Иван Давыдович (стучит пальцем по столешнице). Довольно, довольно! Феликс Александрович, продолжайте! О чем вы говорили с Романюком?
Феликс (с трудом отрываясь от созерцания Павла Павловича). О чем я говорил с Романюком?.. Он попросил меня написать статью. Срочно. Сегодня же. Вот эту. (Он касается пальцем стопки бумаг под пепельницей.)
Иван Давыдович. А о чем вы договорились с Курдюковым в больнице?
Феликс. С Курдюковым? В больнице? Н-ну. Ни о чем определенном мы не договаривались. Он обещал поставить бутылку коньяку, и мы договорились, что ее разопьем. Его ведь не сегодня завтра выпишут.
Иван Давыдович. И все?
Феликс. И все.
Иван Давыдович. И ради этого вы поперли на ночь глядя через весь город в больницу?
Феликс. Н-ну. Это же почти рядом. И потом, просил же человек.
Иван Давыдович. Курдюков – ваш хороший друг?
Феликс. Что вы! Мы просто соседи! Раскланиваемся. Я ему – отвертку, он мне пылесос.
Иван Давыдович. Понятно. Посмотрите, что у вас получается. Не слишком близкий ваш приятель, чувствующий себя уже вполне неплохо, вызывает вас поздно вечером к себе в больницу только для того, чтобы пообещать распить с вами бутылку коньяка. Я правильно резюмировал ваши показания?
Феликс. Д-да.
Иван Давыдович. Вы бросили на середине деловой разговор с вашим работодателем, вы забыли, что вам предстоит всю ночь корпеть над работой, – и ради чего?
Феликс. Откуда я знал? Откуда мне было знать? Ведь мне его жена баки забила: срочно, немедленно!
Иван Давыдович. О чем вы сговорились с Курдюковым в больнице?
Феликс. Ей-богу, ни о чем!
Иван Давыдович поворачивается и смотрит на Клетчатого. Тот, раскуривая очередную сигарету, отрицательно мотает головой.
Иван Давыдович (Клетчатому). Вы полагаете?..
Клетчатый. Врет.
Иван Давыдович (с упреком). Феликс Александрович, ведь я же предупреждал вас.
Феликс (трусливо). В чем, собственно, дело?
Клетчатый. Брешет он, сучий потрох! Не знаю, о чем они там сговорились, но на лестнице было у них крупное объяснение! Он же по ступенькам ссыпался – весь красный был, как помидор!
Феликс. Так я и не скрываю! Я и был злой! Я бы ему врезал, если бы не больница!
Клетчатый (уверенно). Врет. Врет. Я же вижу: где правда, там правда, а здесь – врет!..
Павел Павлович (негромко). А всего-то и надо было вам, Ротмистр, сделать два шага вверх по лестнице, вот вы бы все и услышали, а мы бы здесь не гадали.
Клетчатый (смиренно). Виноват, ваше сиятельство. Однако были некоторые причины. А пусть-ка этот аферист объяснит нам, господа, что означали слова: «О себе подумай, Снегирев! О себе!» Эти слова я слышал прекрасно и никак не могу взять в толк, к чему бы они!
Иван Давыдович. О чем вы сговорились с Курдюковым?
Феликс. Да ни о чем мы не сговаривались! Ей-богу же – ни о чем!
Иван Давыдович. О чем вы сговорились с Курдюковым?
Феликс. Господи! Да что вы ко мне пристали, в самом деле? Нечего мне вам добавить!
Иван Давыдович. О чем вы сговорились с Курдюковым?
Феликс. Наташа! Да кто это такие? Что им нужно от меня? Скажи им, чтобы отстали!
Клетчатый коротко и очень страшно гогочет.
Иван Давыдович. Слушайте меня внимательно. Мы отсюда не уйдем до тех пор, пока не выясним все, что нас интересует. И вы нам обязательно расскажете все, что нас интересует. Вопрос только – какой ценой. Церемониться мы не будем. Мы не умеем церемониться. И должно быть тихо, даже если вам будет очень больно.
Он берет саквояж, ставит его на стол, раскрывает, извлекает из него автоклавчик и, звякая металлом и стеклом, принимается снаряжать шприц для инъекций.
Феликс наблюдает эти манипуляции, покрываясь испариной.
Иван Давыдович. Разумеется, мы бы предпочли получить от вас информацию быстро, без хлопот и в чистом виде, без всяких примесей. Я думаю, это и в ваших интересах тоже.
Тем временем Клетчатый скользящим шагом пересекает комнату и намеревается встать у Феликса за спиной. Феликс в панике отодвигается вместе со стулом и оказывается загнанным между столом и книжной стенкой.
Клетчатый (шепотом). Тихо! Сидеть!
Феликс (с отчаянием). С-слушайте! Какого дьявола? Наташа! Пал Палыч!
Наташа сидит на диване, уютно поджавши под себя ноги. Она подпиливает пилкой ноготки.
Наташа (ласково-наставительно). Феликс, милый, надо рассказать. Надо все рассказать, все до последнего.
Павел Павлович. Да уж, Феликс Александрович, вы уж пожалуйста! Зачем вам лишние неприятности?
Феликс (он сломлен, дрожащим голосом). Да-да, не надо.
Иван Давыдович. Отвечать будете?
Феликс. Да-да, обязательно.
Иван Давыдович. О чем вы сговорились с Курдюковым?
Феликс не успевает ответить (да он и не знает, что отвечать). Дверь в комнату распахивается, и на пороге объявляется Курдюков. Он в мокром пальто не по росту, из-под пальто виднеются больничные подштанники, на ногах – мокрые растоптанные тапки.
– Ага! – с фальшивым торжеством произносит он и вытирает рот тыльной стороной кулака, в котором зажата огромная стамеска. – Взяли гада? Хорошо! Молодцы. Но как же это вы без меня? Непорядок, непорядок, не по уставу! Апеллирую к вам, Магистр! Не по уставу. Итак? Кто ему рассказал про Эликсир?
Иван Давыдович (вскакивая). Он знает про Эликсир?
Наташа (тоже подскочив). То есть как это?
Павел Павлович. Что-что-что?
Клетчатый. А что я вам говорил?
Курдюков. Хе! Он не только про Эликсир знает! Он мне намекал, что ему и про Источник известно! Он мне уже и Крапивкин Яр называл, сукин сын!
Все взоры устремляются на Феликса.
Феликс (бормочет, запинаясь). Ты что, Курдюков? Какой еще Эликсир? Крапивкин Яр – знаю, а Эликсир… Какой Эликсир?
Курдюков (наклоняется к нему, уперев руки в боки). А Крапивкин Яр, значит, знаешь?
Феликс. З-знаю. Кто ж его не знает?
