– А ты, папуля, не очень тут расхозяйничался?
– Ты о чем, доченька?
– Шастаешь обутый по персидским коврам, хватаешь
антикварные статуэтки грязными руками…
– Так ты б мне тапочки предложила, я бы переобулся. А
руки я вымыл перед тем, как к тебе поехать, – с фальшивым смирением
проговорил он, но тут же сменил тон на привычный – грубоватый: – Что же
касается моего хозяйничанья, то не забывай, я вырос в этой квартире и по
персидским коврам ходил задолго до тебя…
– Да какая разница! – вспылила Ева. –
Теперь-то это мой дом и…
– А твой он лишь потому, что я такой добрый – позволяю
тебе тут жить. Была б моя воля, выкатилась бы ты отсюда еще тогда, когда ту
аферу с выселением собственной бабки проворачивала… – Заметив
растерянность на лице дочери, Новицкий усмехнулся: – А ты думала, я не в курсе?
Да я узнал об этом в тот же день, когда ты со своим любовником-нотариусом
сговорилась, только вмешиваться не стал, дай, думаю, посмотрю, кто из двух
ведьм победит: молодая или старая?! – Вульф одобрительно подмигнул
Еве. – Но ты молодцом оказалась, переиграла свою бабульку, хотя я, честно
говоря, ставил на нее. До тебя Элеонору переиграть никому не удавалось. Как
умудрилась-то, дочура?
Ева не стала ничего отвечать, она вообще решила больше с так
называемым отцом не разговаривать. Демонстративно фыркнув, она подошла к бару и
налила себе и Вульфу по сто граммов виски. Но папашка от своей порции
отказался.
– Я не пью, – сказал он, усаживаясь на диван и
беря в руки журнал с Евой на обложке. – Пришлось отказаться от алкоголя,
чтобы похудеть, а теперь просто не хочется…
Ева пожала плечами и взяла оба стакана себе. Но не успела
сделать и глотка, как по квартире разнесся звонок, ознаменовавший появление
Гоши.
Продюсер ввалился в квартиру и, как всегда, вместо
приветствия начал жаловаться на погоду, пробки, свою язву. Он трещал без
умолку, успевая при этом раздеваться, рыться в портфеле, щелкать кнопками
сотового телефона. Гоша был очень деятельным, но чрезмерно суетливым, из-за
чего Еве казался похожим на Лео из «Смертельного оружия». Он и внешне чем-то
напоминал Джона Пеши: такой же невысокий, упитанный, лысоватый, с большим носом
и узкими хитрыми глазками. Только голос у Гоши был не скрипуче-писклявый, а
красивый, глубокий, очень сексуальный. Слыша его в трубке, Ева всегда
поражалась, как мужчина с таким чувственным голосом может так бледно выглядеть.
Впрочем, в обаянии Гоше нельзя было отказать, поэтому связь с ним такого
красавца, как Батыр, объясняла не только выгодой, но и симпатией.
Разоблачившись и сунув телефон в карман, Гоша потопал в
гостиную. По пути он продолжал трещать, но Ева его не слушала. Она думала о
своем адвокате Петре Моисееве. За те два года, что они не виделись, он совсем
не изменился: выглядел все так же молодо, был ухожен, строен, великолепно одет,
и Еве он показался еще красивее. Она сама не знала, что тому виной, его новая,
более неформальная прическа (более длинные волосы) и дымчатые очки с небольшими
диоптриями, придающие ему дополнительный шик, или ее всколыхнувшиеся чувства.
По всей видимости, последнее, и даже наверняка, но Ева гнала от себя эти мысли,
боясь их больше маячившей на горизонте перспективы оказаться подследственной.
Она знала – влюбляться нельзя ни в коем случае, тем более в
такого мужчину, как Петр. И дело, естественно, не в его семейном положении (она
без зазрения совести уводила женатых мужиков из семьи, после чего бросала), а в
его непоколебимой внутренней силе. Несмотря на метросексуальность, красоту и
подростковую стройность, от Петра так и веяло мужественностью. Не показной,
мускулатурно-щетинистой, а потаенной, первобытной, умело скрытой под
безупречными манерами и интеллигентными чертами. Ева при первом знакомстве ее и
не рассмотрела, обманувшись, как многие, но теперь знала наверняка – Петр не
даст вить из себя веревки, как остальные козлики, не позволит обращаться с
собой, словно с дрессированной болонкой… Она до сих пор помнила, как он отшил
ее тогда, два года назад. Хотя безумно хотел – она чувствовала это и телом, и
своим бабьим нутром, – но смог устоять. Потому что знал, пойди он сейчас
на поводу у своего желания, пути назад не будет. Ева околдует его, превратит в
свою игрушку, а потом выкинет за ненадобностью – с теми, кто безумно любит,
всегда так происходит, поскольку они глупы, слабы и безвольны…
Ева сама была такой много-много лет назад. Но с тех пор – ни
разу. Пятнадцать лет держалась, пребывая в образе Снежной королевы, лишь
однажды, встретив Моисеева, дрогнула сердцем… Дрожит оно и теперь! Но Ева
справится и с сердцем, и с Петром – вскружит ему голову, оставшись при этом
холодной стервой. Соблазнит, уведет, влюбит, а потом бросит. Это будет ее
местью! Сразу двоим – Петру и его дурочке Аньке: ему за то, что отшил когда-то,
ей же за многое… И за Моисеева, и за бабку, и за сокровища, и за удачу,
присвоенную себе вместе с фамильным колье!
Пока Ева смаковала свою ненависть, Гоша прошел по коридору в
гостиную. Увидев Вульфа, он остановился на пороге и вопросительно посмотрел на
хозяйку квартиры.
– Это Эдуард Петрович Новицкий, – представила
папашку Ева. – Отец Дусика.
– Примите мои соболезнования, – пробормотал Гоша.
– Да ты присаживайся, – сказала ему Ева, указав на
кресло, стоявшее рядом с диваном, на котором сидел Вульф. – Он хочет с
тобой поговорить.
– Со мной? – изумился Нагибин. – А о чем?
– Я знаю, вы виделись с Дусиком незадолго до его
смерти, – начал папашка. – И он уговаривал вас помочь ему вернуться
на сцену, но вы отказали…
– Не совсем так. Я отказал Денису в его первый визит.
Категорически!
– Я понимаю вас. Дусик был бездарен.
– Да не в этом дело! Бездарностей у нас половина
эстрады. Но бездарности эти либо сказочно красивы и харизматичны, как наша Ева,
либо так же сказочно богаты…
– Скорее уж не они, а их мужья и любовники, –
встряла Ева. – И между прочим, я не так уж бездарна. У меня абсолютный
слух и вполне приличный голос…
– Я не спорю, Евочка, – улыбнулся Гоша. – Но
речь вообще не о тебе. – Он отобрал у нее стакан с виски и, хлебнув,
продолжил разговор с Вульфом: – Так вот, Дусик очень постарел и подурнел. И
прежний имидж романтичного мальчика теперь ему подходил как корове седло, а
иного для безголосого, потасканного парня с явно выраженной гомосексуальностью
я придумать не мог…
– Вот если бы у него были деньги, тогда бы вы
умудрились, правда?
– Конечно. За деньги можно сделать все, только их-то
как раз у Дусика не было. Поэтому я ему отказал. – Гоша вылакал весь
вискарь и протянул пустой стакан Еве, чтобы она налила еще – Нагибин обожал
дорогой «Роял Салют», но жмотился его покупать, а на халяву дул до
окосения. – Дусик меня понял, скандалить, как раньше, не стал, а перед тем
как уйти, спросил, сколько нужно денег, чтоб я за него взялся. Я честно ответил
– два лимона.
