– Ничего себе! – ахнула Аня. – Так, значит,
нашему бриллианту столько же лет…
– Подождите радоваться, – притушил ее восторги
Львов. – Я же сказал, что это легенда. Да, ходили слухи, что вандал,
осквернивший статую, унес сразу два глаза и будто бы оба они угодили в руки
Жана Батиста Тавернье наряду с еще двадцатью. Говорили, будто «милостивый»
камень вместе с «карающим» попал к «королю-солнцу», только один он велел
превратить в бриллиант, а второй так и остался алмазом. Будущего «Хоупа» он
подарил своей фаворитке, но та скоро впала в немилость и была изгнана из
дворца. Но, и это уже домыслы, предприимчивая девица, перед тем как покинуть королевские
покои, прихватила с собой второй глаз Рамы – милостивый. Ей Тавернье открыл то,
о чем не сказал королю, и она, веря в могущество камней, решила заручиться
поддержкой индийского бога…
– И какова ее дальнейшая судьба?
– Она неизвестна. Но вот о ее старшей дочери легенда
существует, и если верить ей, то девушка попала в гарем турецкого хана. Тот,
естественно, проникся к ней серьезными чувствами (у нее ж был камень,
приносящий удачу!) и сделал своей любимой женой. Она родила хану двух сыновей,
и все у них было прекрасно, пока не началась война с Россией…
– Турция проиграла войну, так?
– Совершенно верно. В 1790 году она была повержена.
Хотя поначалу перевес был на стороне Турции, и в честь этого алмаз был огранен
и наречен «Славой». Но все изменилось (по приданию, естественно) после визита
во дворец хана русского дипломата, присланного для переговоров. Якобы тот
похитил «Славу», и удача сразу отвернулась от бывших обладателей камня…
– Выходит, это наш с Анютой предок бриллиантик
умыкнул, – усмехнулся Сергей. – А чтобы не позориться перед
потомками, придумали сказочку о заслугах перед Екатериной Великой.
– Да нет, Сергей Георгиевич, скорее ваша история
правдива, а легенда «Славы» всего лишь вымысел.
– Но если это все правда? – воскликнула
Аня. – Все, о чем вы говорили? Тогда находка нашего камня может стать
мировой сенсацией…
– Скажу вам больше! Если все это правда, то вы будете
обладателями одного из самых дорогих бриллиантов.
– Хотите сказать, «Слава» стоит даже больше пятидесяти
миллионов? – не поверила Аня.
– Его брат-близнец «Хоуп» оценивается в двести
миллионов!
Услышав такое, Аня ахнула, а довольный эффектом Львов
продолжил:
– И это при его-то дурной славе! За вашего же, я думаю,
при грамотной рекламной кампании перед продажей можно выручить даже больше…
– И вы считаете, что на него найдутся покупатели?
– Почему нет?
– Но это ж немыслимые деньги!
– Да перестаньте, Анечка, – отмахнулся Андрей
Саввич. – Это для нас с вами немыслимые, а для какого-нибудь российского
олигарха или арабского шейха вполне приемлемые. Недавно, например, на аукционе
«Кристи» большой розовый бриллиант был продан за те же двести миллионов. Купил
его кто-то из наших богатеев…
– Но я не хочу его продавать.
– Вот это зря. Вы представляете себе, каково это –
владеть такой ценностью? Дома ее хранить страшно, если вы, конечно, не живете,
как какой-нибудь Трамп, на острове, охраняемом взводом спецназовцев, в
российском банке тоже – у большинства из них уставной капитал меньше стоимости
вашего бриллианта, а за границу его переправить будет крайне трудно, если
вообще возможно…
– Почему?
– «Славу» могут признать исторической и культурной
ценностью и запретить вывозить из страны. И что тогда? Жить, трясясь за его
сохранность? Ведь застраховать его у вас тоже не получится – взносы сожрут весь
ваш семейный бюджет…
– Ну бюджет у них весьма недурственный, –
проворчал Сергей. – Да и я помогу… – Он повернулся к дочери: – Но
решать в любом случае тебе.
– Я подумаю, – пролепетала Аня, не привыкшая
принимать столь сложные решения и мгновенно теряющаяся, когда этого требовали
обстоятельства. – Все равно камень пока не найден…
В ее словах был резон, поэтому Сергей не стал на Аню давить.
Львов тоже не настаивал на немедленном решении. Поэтому, поболтав пару минут о
погоде, они распрощались, договорившись быть на связи.
Сергей и Аня вернулись домой. В квартире стояла тишина: Марк
еще не встал, а животные, обидевшись на хозяев, забывших их покормить,
забрались под кровать и сидели там, не издавая ни звука. На цыпочках, чтобы не
разбудить гостя, Аня с Сергеем прошли в кухню и завели негромкий разговор.
– Ну что скажешь, Анюта? – спросил у дочери
Сергей.
– Я в шоке.
– Я, честно признаться, тоже, – хмыкнул он.
– Лучше бы наш камень был обычным бриллиантом. Я не готова
стать владелицей знаменитого «Славы», но и продавать фамильную ценность не
хотелось бы… – Она вздохнула и, протянув руку к чайнику, щелкнула по
кнопке, включая его. – Даже не знаю, что делать!
– Сейчас надо искать бриллиант, думать будем потом.
– Да, кстати, – встрепенулась Аня. – Я,
кажется, встречала в бабулиных записях упоминание «Славы». Только тогда я
решила, что речь идет о мужчине, а теперь думаю, она имела в виду бриллиант.
Аня подбежала к кухонному шкафчику, в который Сергей сунул
дневники (по неистребимой привычке он занимался делами именно в кухне), достала
все четыре тетради, но раскрыла вторую сверху, зелененькую. Быстро пролистав,
Аня нашла нужную страницу и начала вслух читать:
– «Меня настораживает пристальное внимание некоторых
дам к Славе. Они постоянно таращатся на него, перешептываясь, а сегодня ко мне
подошла жена генерала Клинова и в лоб спросила, не боюсь ли я, что такое
сокровище у меня уведут. Я отмахнулась, обозвав Славу „дешевкой, которой и
лишиться не жалко“, и она вроде бы скушала, но осадок в моей душе остался
неприятный…» – Аня перевела взгляд со страницы на отца. – Видишь, как
неопределенно тут написано, как будто о мужчине. Я и подумала, что Слава –
бабулин любовник…
– С дешевками она не встречалась, так что речь точно идет
о бриллианте… Читай дальше.
– «Месяц я выходила в свет без Славы, надеясь, что о
нем забудут, но не тут-то было. Стоило мне появиться с ним на людях, как
история повторилась. Я в недоумении! Раньше никто на Славу внимания не обращал,
а теперь такой ажиотаж…» – Аня прервалась на секунду, чтобы перелистнуть
страницу. – Следующая запись, касающаяся Славы, сделана через четыре дня.
Итак. «Теперь мне все ясно! От Тани М. я узнала, что Львов всем говорит, будто
Слава не так прост, как я его представляю. Якобы сын Саввы, Андрей, бывавший у
меня в гостях (приятный парень, но педераст, по-моему), увидев Славу и оценив
его красоту, просто остолбенел и сказал отцу, чтоб тот отговорил меня
выставлять его напоказ. Тот, естественно, и не подумал (он мстит мне за мое равнодушие
к нему!), а наоборот, стал привлекать всеобщее внимание к моему Славе… Теперь я
боюсь, как бы Саввины сплетни не дошли до ушей Миши С., известного гэбэшного
стукача…»
