– Сеня, это господин Новицкий, – представил Вульфа
Лазарь. – Он хочет у тебя кое-что спросить, ответь, пожалуйста, на все его
вопросы. Идет?
Бармен Сеня с готовностью кивнул.
Вульф выложил на стойку фотографии и задал вопрос:
– Знаете кого-нибудь из спутников Дэниса?
Сеня придирчиво изучил снимки, после чего выдал
исчерпывающий ответ:
– Случайные люди, не из наших. Никого не знаю.
Новицкий не разочаровался, потому что уже давно понял, что в
гей-клуб притащился зря. Да, Дусик часто бывал в «Голубом щенке», да, постоянно
встречался тут с мужчинами, но только ради развлечения, а никак не из-за
«Славы»…
– А вот этого парня я тут вообще ни разу не
видел, – услышал Вульф удивленный возглас Сени. – Смотрите, –
бармен поочередно ткнул пальцем в три снимка из четырех, где на заднем плане
мелькала одна и та же физиономия. – Камеры его зафиксировали, но в клуб
этот парень не заходил…
Эдуард Петрович склонился над фотографиями, пытаясь
рассмотреть мелкое изображение, но перед глазами все расплывалось – он был
дальнозорким. Пришлось лезть в карман пиджака за очками, водружать их на кончик
носа (Новицкий терпеть не мог «окуляры» и стеснялся показываться в них на
людях) и вглядываться в снимки через корректирующие зрение стекла. Оптика
помогла! Изображение стало четким, и Вульф сразу узнал попавшего в объектив
камеры человека. Это был Вольфрам! Денискин любовник, который, если верить его
словам, к «Голубому щенку» на пушечный выстрел не подходил и вообще был не в
курсе, как клуб называется…
– Вот сучонок! – выругался Вульф себе под нос и,
собрав фотографии, заспешил к выходу.
Петр Моисеев
Петр ополоснул полыхающее лицо холодной водой, вытерся и
только после этого взглянул на себя в зеркало. Хм… Рожа еще та! Румянец во всю
щеку, глазки несчастные, уголки губ опущены, как у скорбящей вдовы. Ниже лучше
вообще не смотреть, там, где ширинка, до сих пор наблюдается выпуклость,
появившаяся сразу, как только Ева положила руку ему на бедро…
– Петр Алексеевич, – услышал он за спиной голос
секретарши Катеньки. – Вам факс пришел…
– Положи на стол, сейчас посмотрю, – отозвался
Петр, сделав над собой усилие, чтобы сказать это спокойно, а не гаркнуть, как
хотелось.
– Я могу идти домой? Уже семь…
Петр удивленно посмотрел на часы, не веря своим ушам. Он-то
думал, что еще часов пять, а оказалось – уже весь день пролетел…
– Конечно, Катенька, иди, – сказал он
секретарше. – А я еще поработаю…
Когда она вышла, Петр сел за стол, по которому два года
назад ползала Ева, соблазняя его, включил компьютер, но поработать не удалось.
Едва уловимый, но от этого не менее пьянящий запах ее духов щекотал ноздри,
волновал, возбуждал… Проникал в горло, легкие и дальше, дальше… Казалось, он
опускался туда, где опять зарождалось желание…
– Черт! – прорычал Петр. – Надо успокоиться!
Он вскочил с кресла и ринулся в приемную с мыслью, что
поможет ему только горячий кофе – от него обычно прочищаются мозги. Так как
Кати не было, Петр сам занялся приготовлением напитка. Процесс был ему знаком
хорошо, а вот пропорции нет: он понятия не имел, сколько класть кофе, сколько
сахара, решил положить и того и другого побольше – чтоб мозги быстрее
прочистились! Всыпав в чашку две ложки «Амбассадора», добавив четыре куска
рафинада и маленький черпачок сухих сливок, он налил в нее кипятка. Помешал,
глотнул. Напиток получился чересчур сладким и крепким, но вполне годным к
употреблению.
Взяв чашку, Петр уселся на Катино кресло и стал пить кофе.
Медленно, мелкими глотками, чтобы растянуть процесс, отвлекающий от дум. Только
зря он надеялся отвлечься – мысли его все равно не отпускали! Петр ругал себя
последними словами (даже матерными, которые до этого совсем не употреблял), но
тут же начинал себя успокаивать тем, что смог все ж таки остановиться.
Оторвался от Евы в последний момент! Отлип от нее, полураздетой, разгоряченной,
стонущей, готовой его принять… Сбросил ее с себя и, задыхаясь, выскочил из
машины. Потом стоял минут десять на улице, приходя в сознание и ожидая, когда
Ева покинет его «Пежо». Но она все не выходила! Тогда Петр, уже почти
спокойный, распахнул дверцу и буквально выволок ее из салона. К счастью, Ева
оказалась уже одетой, иначе пришлось бы ей бежать по двору почти голой…
Стоило только Петру подумать о ее полуобнаженном теле, как
возбуждение вернулось (и так весь день!). А вместе с ним угрызения совести.
Петру было очень стыдно! Он чувствовал себя похотливой скотиной, безмозглой и
бессовестной. Озабоченным кобелем! И в оправдание себе он не мог ничего
придумать. То, что Ева безумно привлекательна, головокружительно сексуальна,
желанна и незабываема, он в расчет не брал. Ее настойчивость тоже. Это не
оправдание! Надо было сразу поставить ее на место, как два года назад, а не
давать воли ее рукам, губам, языку… Но ему так хотелось ощутить вкус ее губ! Он
столько раз целовал ее в своих эротических снах, что желание пережить это хоть
один раз наяву захлестнуло его целиком, вытеснив все остальное – осторожность,
решимость, хладнокровие…
В жизни ее губы оказались даже слаще, чем во сне!
И едва эта мысль возникла в его мозгу, как Петр с яростью
швырнул чашку в стену. Тонкий фарфор разбился на мелкие кусочки и осыпался на
пол. Выплеснувшийся из чашки кофе образовал на декоративной известке коричневое
пятно. С непрошедшей злостью Петр запустил в него блюдцем. Когда он решил
отправить следом чайную ложечку, в кармане его рубашки завибрировал мобильный
телефон. Это Петра отрезвило. Он положил ложку на стол, достал мобильник, но,
глянув на экран, едва не долбанул о стену и его. Звонила Ева! Бесстыжая,
настырная Ева, не желавшая оставить его в покое даже после того, как он
вытолкал ее из своей машины…
– Да пошла ты! – яростно прошептал он, с силой
надавливая на кнопку отбоя.
Звонок оборвался и не повторился. Петр облегченно выдохнул и
сполз на пол, чтобы собрать осколки чашки. Но стоило ему поднять с ковра
загогулину ручки, как затренькал городской телефон. Петр, не вставая с коленей,
протянул руку к трубке и снял ее.
– Алло! – услышал он знакомый голос. – Это
приемная адвоката Моисеева?
Петр не стал отвечать, бросил трубку на рычаг.
Но и Ева проявила настойчивость. Ему пришлось ответить:
– Что у вас, Ева? – ледяным тоном спросил Петр,
швыряя осколки в урну.
– Петр Алексеевич, приезжайте скорее…
Он едва не послал ее подальше, но сдержался и сухо
отчеканил:
– Оставьте меня в покое! Больше я на ваши провокации не
поведусь.
– Меня арестовали, – выкрикнула она и, кажется,
зарыдала. – Разрешили сделать один звонок, а вы трубку швыряете…
Петру стало неловко, но на извинения времени не было,
поэтому он быстро сказал:
