Но обо всем этом Аня узнала позже, когда, разгадав бабкин
шифр, нашла «зарытую собаку» – фарфоровую копилку в форме бульдога. В пузе пса
Элеонора спрятала дневники, а в голове – сокровища клана Шаховских. Так в
одночасье Аня стала очень богатой и весьма родовитой барышней.
Убийцу Элеоноры вскоре нашли. Им оказался супруг Елены
Алекс. Влюбленный в племянника своей жены – Дениса, Алекс мечтал разбогатеть,
чтобы помочь своему Дусику удержаться на звездном олимпе, с которого тот
вот-вот должен был низвергнуться. Он не ведал, что и сам Дусик предпринимает
попытки завладеть сокровищами. Денис и сарай взломал, и в квартиру пытался
проникнуть, а потом, доведенный до отчаяния, напал на Аню в подъезде ее дома.
От смерти девушку спас следователь Головин, ведший дело Новицкой. Дусика
посадили. Алекса тоже. Только Бергман в тюрьме умер, а вот о судьбе Новицкого
Аня ничего не знала. И не хотела знать! О той истории она вообще вспоминать не
желала. А вот бабушку Элеонору не могла забыть, ведь именно она, не фея, а
необыкновенная женщина Элеонора Георгиевна Новицкая, помогла ей обрести
счастье!
И помощь заключалась не столько в завещанных драгоценностях,
сколько в том, что благодаря бабуле Аня узнала своего отца, Сергея Шаховского-Отрадова,
свою настоящую мать, Елену Бергман, а главное – Петра Моисеева.
Когда Аня увидела его впервые (произошло это на похоронах
Элеоноры), то даже зажмурилась – так ее поразила красота Петра. Стройный,
высокий, голубоглазый, светловолосый, но при этом темнобровый и смуглый: кожа у
него была, как Анин любимый кофейный напиток «Московский», сильно разбавленный
молоком, Петр показался ей живым воплощением Аполлона Бельведерского. Потом
оказалось, что Петр еще и чертовски умен, богат, талантлив, известен и… холост!
Понятно, что Аня не рассчитывала на то, что именно она
станет той, кого адвокат Моисеев поведет под венец. Она, собственно, вообще ни
на что не рассчитывала, кроме доброго отношения к себе, убогой. И поначалу
именно так и было, но чем больше они общались, тем теплее Петр относился к Ане,
находя в ней те качества, которые, по его мнению, делают женщину исключительной
и желанной: доброту, порядочность, удивительные для современной девушки чистоту
и нежность. Да, он не считал ее поначалу красивой и сексуальной, но искренне
полагал, что Анюте достаточно за себя взяться, чтобы стать весьма
привлекательной. И Аня взялась! Стряхнув с себя имидж затюканной замарашки, она
превратилась если и не в красотку, то в модную, прогрессивную и очень
интересную даму. Она сменила гардероб, прическу, цвет волос, макияж. Записалась
в фитнес-клуб, солярий, спа-салон. Поступила сразу в два учебных заведения:
институт дизайна и школу флористов. Научилась водить машину. Наняла педагогов
по речи, этикету, манерам. Окончила кулинарные курсы и (тайно от всех!) курсы
гейш… Короче, преобразилась до неузнаваемости!
И Петр Моисеев ее старания оценил. Оценил настолько, что
предложил ей руку и сердце. Аня, естественно, согласилась, и вот уже год они
муж и жена – Анна и Петр Моисеевы! Кстати, на днях будет их ситцевая свадьба, и
свекровь, милейшая Надежда Григорьевна, подарит им что-нибудь из допотопного
постельного белья, хранимого ею специально для такого случая…
Вспомнив Петину маму, Аня улыбнулась и зашарила глазами по
кухне, чтобы отыскать в одном из закутков пса Данилку, лохматого симпатягу
«дворянской» породы, принесенного в дом Надеждой Григорьевной в первые дни их
медового месяца.
– Даня, малыш, кушать! – позвала Аня пса,
обнаружив его, воровато покусывающего ее тапку, под своим стулом. – Да не
обувь, дурачок, а «Педигри»!
С этими словами она сползла с высокого табурета и, захватив
из большого пакета горсть сухого корма, кинула его в собачью миску. Но Даня
патентованному песьему лакомству предпочел тапку хозяйки и не соизволил оторваться
от трапезы.
– Ну и черт с тобой, – весело сказала Аня. –
Жри резину и велюр, если хочешь! Твой корм слопают Юнона и Авось.
Юнона и Авось были котами сиамской породы. Их домой слепыми
малышами притащила сама Аня еще до свадьбы. Котята были симпатягами с
покладистым нравом, но, как подросли, стали вредными, капризными тварями с
непомерным аппетитом. За Даней они подъедали все, даже собачий корм, а вот у
хозяйки просто-напросто воровали еду с тарелки. Запрыгивали на стол и нагло
тащили! А потом, поспешно сожрав украденную пищу, смотрели на Аню голодными
глазами, будто в их клыкастых ртах не было и маковой росинки. И Аня накладывала
им еще. А вот Петр, если замечал их безобразные выходки, на целый день
отказывал нахалам в довольствии. И сколько они за ним ни ходили, мяукая, урча,
подлизываясь, муж оставался непреклонным. За это, наверное, Юнона и Авось
хозяина и уважали. В отличие от хозяйки, с которой наглели до безобразия.
«Ты слишком мягкая, – часто говорил ей Петр. – Ты
их избаловала. С животными, как и с детьми, надо быть построже, иначе сядут на
шею…»
Аня в ответ согласно кивала, а про себя думала – пусть
садятся, особенно дети, о которых она страстно мечтала с первых дней
замужества! Ей так хотелось иметь дочку, которую она планировала назвать Элеонорой,
что мысли о долгожданном потомстве не оставляли Анюту ни днем, ни ночью, ни
даже с утра, за чашкой сильно разбавленного молоком растворимого кофе… Как
теперь, например!
Стоило только Ане подумать о своей еще не рожденной (и не
зачатой, если судить по циклу) дочке, как в животе что-то сжалось. Точно в
предчувствии… А потом екнуло выше – под сердцем, и стало так тревожно, но в то
же время радостно, что Аня засмеялась. Неужели беременна? Задержка пока
двухдневная, и это ничего не значит – для нее нормально, если даже
неделя, – но что-то подсказывает…
Аня приложила руку к своему плоскому (спасибо занятиям в
фитнес-клубе) животу, прислушиваясь к ощущениям, но там, внутри, больше ничего
не сжималось. И сердце билось в привычном ритме. Только Аня все равно знала –
ребенок уже живет в ней. Пока он маленький-маленький, как песчинка, но скоро
превратится в горошину, потом в орешек, а там не успеешь оглянуться, как на
свет появится настоящий человечек. Представив его, крохотного, беззащитного, с
беззубым ротиком и нежным пушком на круглой головке, Аня счастливо улыбнулась.
Скоро и у нее будет такой малыш! Быть может, уже в грядущем году, в августе
месяце (Аня посчитала на пальцах), то есть родится Лев. Это здорово, ведь Петр
тоже относится к этому зодиакальному знаку, и значит, следующим летом они будут
праздновать два дня рождения…
Стоп! – остановила себя Аня. Еще ничего не ясно, а она
уже размечталась. Нет бы сначала проверить свою догадку, а потом месяц рождения
высчитывать, тем более родиться ребенок может и раньше срока, тогда будет у нее
Рак или…
Стоп еще раз! Пока нет полной уверенности, надо запретить
себе мечтать, да и потом, когда уверенность появится, тоже, а то еще, чего
доброго, сглазишь. Тьфу-тьфу-тьфу, мысленно сплюнула Аня. С тех пор как ее
жизнь стала похожа на сказку про Золушку, девушка стала очень суеверной, боясь
спугнуть удачу. Петр ее за это журил, а отец со смехом успокаивал, говоря, что
ей теперь нечего опасаться, ведь ее хранит фамильный талисман. Он имел в виду
роскошное колье с тремя огромными бриллиантами, передаваемое на протяжении двух
столетий по наследству старшим дочерям рода Шаховских, которое, по легенде,
приносило удачу его обладательницам. В легенды Аня не очень верила, но
вынуждена была признать, что, как только фамильное сокровище попало к ней,
жизнь ее круто изменилась, естественно, в лучшую сторону. И это при том, что
Аня его надевала лишь дважды: в день получения, чтобы лучше рассмотреть, и на
свадьбу. Остальное время колье, а также идущие с ним в комплекте кольцо и
браслет, хранились в домашнем сейфе. Петр хотел запрятать его в банковский
(«талисман» стоил баснословно дорого, и муж беспокоился за его сохранность), но
Аня упросила оставить колье в квартире, чтобы иногда доставать его и
любоваться.
