Женщина осмотрелась. На полочке под зеркалом лежали маленькие ножницы. Она назвала бы их маникюрными, если бы Вербицкий был женщиной. Хотя… мужчины, наверно, тоже ухаживают за ногтями… И потом, у Александра вполне может быть женщина, с которой он приехал и которая сейчас куда-то вышла… например, на променад по Григорьевску…
Галина Романовна и сама не ожидала, что мысль о какой-то Сашкиной женщине покажется ей до такой степени непереносимой. Если он приехал с женщиной, то… какого черта… зачем затолкал ее в ванную комнату… что ему за дело до того, какая «баба» у Гальки Хари на голове и как отвратительна ее белая многоярусная юбка… Да-да… Галина сейчас четко осознавала, что ее юбка кошмарна, так же как и красная сумка с золотой розой… и вообще вся ее одежда… вся она целиком… вся ее никчемная жизнь…
Галина Романовна еще раз всхлипнула, схватила ножницы и начала в беспорядке отстригать пряди, насмерть схваченные «Золотой пылью». Именно в этот момент дверь слегка приоткрылась, и рука Александра просунула в щель пакет. Как же ей не хотелось его брать… но ведь если не взять, то он откроет дверь еще шире, и тогда… Нет! Он не должен видеть ее такой!
Галина схватила пакет, захлопнула дверь и задвинула язычок смешной старинной защелки.
В пакете находилось пушистое банное полотенце, комплект элегантного белья строгих форм и легкий спортивный костюм. Все новое, с этикетками. Неужели с собой привез? Неужели предполагал, что Гальку Харю надо будет отмывать, отстирывать и переодевать? Нет… Фирменный пакет из их григорьевского магазина, самого лучшего… И как он успел? Впрочем, немудрено. Огромный универмаг совсем недавно открыли как раз за углом дома, где они сейчас находились.
Белье в самый раз… даже чашечки бюстгальтера – тютелька в тютельку… И брюки костюма… не длинные, не короткие… такие, какие надо… Все неплохо, вот только волосы… Галина отерла зеркало от водяной мути, посмотрела на слипшиеся пряди, висящие вдоль лица и на остриженные, желтой паклей свесившиеся с края раковины, замотала голову полотенцем и решительно вышла из ванной.
Саша ждал ее в коридоре и сразу повел на свет. Он жадно вгляделся в ее лицо, напряженно улыбнулся и проговорил не очень хорошо слушающимися губами:
– Вот это совсем другое дело… совсем другое… Ты красавица, Галя… Ты и сейчас красавица…
Галина не могла этому верить. Она только что видела себя в зеркале. Она чудовище, порожденное сном разума… Вот сейчас она размотает чалму из пушистого полотенца, и Вербицкий отпрянет от нее, как от ужасного монстра… В общем, Франсиско Гойя отдыхает… Может, кто другой напишет с Гальки Хари новый «Капричос»…
Она медленно размотала полотенце, пристально глядя в глаза бывшему мужу… Бывшему… мужу… Надо же, какие странные слова? Неужели этот немолодой, но очень красивый мужчина был когда-то ее мужем? Нет… Этого не может быть… Этого не было никогда…
Красивый мужчина протянул голову к ее слипшимся, кое-как остриженным волосам и буркнул что-то вроде:
– И даже это лучше, чем было…
Он выпустил из руки прядь женских волос, отошел поближе к окну, набрал на мобильнике номер и стал что-то говорить. Галина Романовна поняла из его слов только то, что он просил прислать на свой адрес каких-то специалистов.
Одни из вызванных специалистов обмерили ее портновскими метрами, другие – сделали профессиональный маникюр, третьи коротко остригли Галине изуродованные волосы и даже окрасили их в платиновый цвет, четвертые сделали макияж. Те, которые измеряли ее портновскими метрами, куда-то исчезли и через некоторое время вернулись с горой всяческих пакетов. Покопавшись в них, Вербицкий выдал бывшей жене строгий костюм серо-жемчужного цвета, а к нему фантазийного направления светло-голубую блузку и скромные серые туфли-лодочки без всяких украшений.
Галина Романовна без лишних слов облачилась в предложенный туалет и подошла к зеркалу. Она не ожидала увидеть то, что увидела. Из зеркала на нее смотрела немолодая, но красивая и ухоженная женщина. Крупный необычной формы воротник блузки настолько точно повторял цвет ее глаз и усиливал их глубину, что женщина чуть не расплакалась. Взяв себя в руки, она повернулась к Александру и сказала:
– И что? Чувствуешь себя Пигмалионом? Или мистером Хиггинсом?
Поскольку Вербицкий промолчал, потрясенно рассматривая любимую женщину, Галина Романовна вынуждена была продолжить:
– А я, Сашенька, внутри так и осталась… даже не цветочницей… нет… куда уж мне! Всего лишь жалкой Галькой Харей… Понимаешь?! – И она почти крикнула: – Всеми презираемой Харей!!! Или… как это они теперь придумали… Белой Дамой Треф… какой ужас…
– Дурочка!! – Вербицкий рванулся к ней, обнял за плечи, прижал к себе и повторил тихо и нежно: – Дурочка… Ты самая красивая женщина из тех, с кем мне доводилось в жизни встречаться… И, заметь, я говорил тебе это еще тогда, когда мы учились в выпускном классе… Я… я всегда любил тебя, Галя… А не приезжал и никогда не искал тебя только потому, что был уверен… ты нашла свое счастье… Ты не могла остаться не замеченной другими мужиками… Не один же я такой глазастый…
– А я вот осталась, осталась… Осталась!!! – Последнее слово она опять уже истерично кричала, глядя в его глаза.
Александр Ильич молча смотрел на нее, продолжая удивляться тому, как хороша эта женщина даже в своем уже давно почтенном возрасте. А лицо Галины под его восхищенным взглядом вдруг сморщилось, и из глаз потекли слезы. Вербицкий прижал ее голову к своей груди, и на его бежевой рубашке начали расплываться разноцветные пятна потекшего макияжа. Ему было все равно. Он прижимал и прижимал поникшую женщину к себе, понимая, что больше никогда от себя не отпустит. Она его жена! Была и есть! Она до сих пор записана в его самом главном документе, потому что при обмене паспортов он не пожелал убирать из него штамп о регистрации брака! Он будто знал, что они еще встретятся. Они не могли не встретиться, потому что прописаны друг у друга в судьбах.
Она еще плакала, а он уже осторожно коснулся губами ее виска, потом мокрых соленых щек. Когда он нашел ее губы, она, изумленная и растерянная, не могла даже плакать. Галина Романовна слегка отстранилась и прерывающимся голосом спросила:
– Чего ты хочешь от меня, Саша?
– Хочу любить тебя, Галочка… – прошептал он ей в ответ в самое ухо.
– Но… это невозможно…
– Почему?
– Мы уже… стары… Саша…
– Брось! Ты только посмотри на себя в зеркало! – И он развернул ее к чуть помутневшему от времени родительскому трюмо. – Да ты дашь фору тридцатилетним красоткам!
Галина Романовна смотреться в зеркало не могла. На ее лице опять было месиво из размазанной косметики. Коротко остриженные волосы встали смешным ежиком. Она отворачивалась как могла, тогда Вербицкий опять нашел ее губы, и потрясенная происходящим женщина сдалась: обвила шею своего мужа руками и на шестьдесят втором году жизни наконец почувствовала всю боль и сладость настоящего поцелуя.
