После того как Майкл умер, я хотела вернуться к Келли, которые готовы были принять меня и даже дать работу. Но они бы захотели, чтобы я оставила наркотики, а это было мне уже не по силам. Разочаровать доктора и его жену я боялась куда больше, чем разочароваться в себе, поэтому я поехала на ранчо. Там мне выделили участок земли в саду и велели выращивать овощи.
Я никогда не любила возиться с землей и старалась пропускать мимо ушей ту агрономическую ахинею, которой пичкала меня Бутси, но каким-то образом необходимые сведения все же задержались в моей памяти. А может, у меня с рождения был талант, который позволял мне выращивать то, что не удавалось другим. Как бы там ни было, именно овощи с моего огорода парни чаще всего возили продавать на ближайший фермерский рынок, когда коммуне требовались наличные. А главное, выращенные мною урожаи были первым, что я сделала для себя и что не закончилось катастрофой, так что я даже немного гордилась своими успехами.
Но какое-то время спустя я поняла, что беременна. Конечно, я могла остаться на ранчо, но это означало бы, что у моего ребенка было бы несколько матерей и несколько отцов. Но я этого не хотела, потому что с самого начала – чуть не с первого дня – твердо знала, что у меня будет девочка. Это было ощущение, предчувствие, шестое чувство, что хотите! – и тем не менее я ни секунды не сомневалась, что не ошиблась. Мне не нужен был доктор, не нужны были никакие исследования – я просто знала, и все. Пожалуй, я бы назвала это инстинктом матери, если бы не знала твердо, что никакого материнского инстинкта у меня быть просто не может.
Доктор Келли давно собирался уйти на покой, но Долорес продолжала твердить, что в их доме мне всегда будут рады. Она даже приглашала меня приезжать с детьми – уж больно ей хотелось на них посмотреть. Знать, что на Западном побережье у моих детей есть кто-то, кто их любит и готов позаботиться о них, если со мной что-нибудь случится, было приятно, и все же в глубине души я знала, что растить моих сына и дочь лучше всего на ферме близ Индиэн Маунд, штат Миссисипи. Жаль только, что я не понимала этого, когда была моложе.
Существовали и семейные традиции. Я всегда считала их смешными, нелепыми и пустыми, но теперь, зная, что у меня будет девочка, я торопилась домой. Я хотела, чтобы моя дочь родилась в большой черной кровати, где когда-то появилась на свет и я, а еще раньше – Бутси. Моя дочь не должна была нарушать эту традицию, поэтому я отправилась к Долорес и попросила позвонить Бутси. Так и получилось, что, когда мне пришло время рожать, я оказалась дома.
Бутси, кстати, мне ни слова не сказала. Даже наоборот, она просто вне себя от счастья. Томми она любит всем сердцем, в этом можно не сомневаться, но девочка – это нечто другое. Особенное. Наверное, мы обе видим в ней наш второй шанс. Мы вырастим ее вместе и научим всему, что знаем, чтобы она не повторяла наших ошибок. Наверное, о чем-то подобном мечтает каждая мать, но наша ситуация сложнее, ведь моей крохе придется иметь дело с ошибками, которые до нее совершали несколько поколений женщин из семьи Уокер.
Бутси и я очень старались подготовить детскую к сроку – красили старую колыбель и лошадь-качалку, клеили обои и вешали на окна занавески, которые Матильда сшила сама. На занавесках вышиты вручную большие розовые бабочки – то есть действительно вручную, а не на машинке. Все уже было готово, когда Бутси устроила нам сюрприз – нарисовала на обоях крупных розовых бабочек. Я и не знала, что она умеет!.. Теперь мне остается надеяться, что я не ошиблась и что у меня действительно будет девочка… или мальчик, который не станет возражать против розового цвета.
Кроме того, Бутси надавала мне кучу полезных советов касательно детей – как их кормить, как купать, как укладывать. Сначала я удивлялась, откуда ей все это известно, но теперь я думаю – она всегда знала подобные вещи и всегда умела рисовать, просто раньше меня не особенно занимало, на что она может быть способна. Наверное, так часто бывает: трудно рассмотреть как следует то, что находится у тебя под носом, особенно если замечаешь только то, что хочешь замечать.
Едва ли не труднее всего оказалось выбрать для девочки подходящее имя. С Бутси мне советоваться не хотелось, потому что я знала – она все равно будет спорить и настаивать на своих вариантах. Потом я вспомнила, как в двенадцать лет я тайком читала «Унесенных ветром», – тайком, потому что Бутси считала эту книгу слишком фривольной для девочек в столь нежном возрасте, – и захотела назвать свою дочь Скарлетт. В том, что с Бутси случится припадок, когда она узнает, я не сомневалась, как не сомневалась в том, что она попытается меня отговорить, – и все же я рассчитываю ее переупрямить. Все женщины, которые когда-либо носили фамилию Уокер, умели настоять на своем, и я думаю, что у меня это тоже получится.
Сейчас до родов остается недели три, и я ужасно волнуюсь. Волнуюсь и жду. Особенно меня беспокоит будущее. Что, если чувство удовлетворения и довольства, которое я испытываю сейчас, не продлится долго? Что, если сразу после родов мои персональные демоны снова за меня возьмутся и мне опять захочется окунуться в забвение – не потому, что я в нем так уж нуждаюсь, а просто потому, что я к нему привыкла? Долорес говорит, что у меня зависимость. Но если это зависимость, как же я дважды смогла остановиться, когда поняла, что беременна? Так я ей и сказала, но Долорес только улыбнулась и ответила, что женщины способны на многое ради детей. Она, мол, знала одну мамочку, которая смогла приподнять школьный автобус, чтобы вытащить из-под него своего ребенка.
Но я по-прежнему ничего не знаю точно. И не узна́ю, пока не родится моя дочь. Я уже люблю ее всем сердцем, люблю так же сильно, как и ее брата. Я знаю, что буду любить ее всегда. Не знаю я только одного: хватит ли у меня сил, чтобы остаться с ней и с Томми надолго. Или, наоборот, – смогу ли я любить их настолько, чтобы однажды снова оставить их с Бутси?..
Глава 34
Аделаида Уокер Боден-Ричмонд. Индиэн Маунд, Миссисипи. Июнь, 1926
Дожди зарядили еще в конце мая. Темные тучи затянули все небо, так что казалось, будто мы оказались на дне большой корзины, накрытой серым платком. Не проходило буквально ни одного дня, чтобы из туч не полило. Прогнозы «Фермерского альманаха» тоже были неутешительными, и дядя Джо с Джоном частенько поглядывали на небо и качали головами. Борозды в наших полях превратились в поблескивающие тусклым серебром ручьи, которые тянулись до самого горизонта, а это означало, что на хороший урожай надеяться не стоит.
Надо сказать, однако, что погубленные посевы заботили нас далеко не в первую очередь. Инженеры-гидрологи, приезжавшие обследовать ближайшую к нам дамбу в Гринвилле и других местах, утверждали, что все в порядке и бояться не стоит, но дядя Джо считал иначе. Он вообще не особенно доверял тем, кто, по его словам, «в жизни куста хлопка не вырастил», поэтому уверения инженеров на него совершенно не подействовали. Дядя Джо утверждал, что за всю жизнь он никогда не видел такого дождя – и его отец тоже не видел, а значит, жди беды. Джон пытался его успокоить; он говорил, что, сколько на небо ни смотри, на погоду мы все равно повлиять не можем, но дядя продолжал тревожиться. Однажды я слышала, как он сказал кому-то из соседей: «Если старуха Миссисипи разбушуется, никакие дамбы ее не удержат, и нам всем придется поучиться плавать». Прозвучало это довольно внушительно (да и то сказать, дядя пользовался в городе большим авторитетом и как удачливый фермер, и как бюро погоды), однако я не особенно испугалась, да и отвратительную погоду я едва ли замечала. Я снова была в положении, и тетя Луиза твердо решила, что на этот раз я просто обязана родить здорового, толстого ребенка, и лучше – девочку.
