– А ты разве этого не хочешь?
– Упасти Боже!
– Что?! Но почему?
– У народа хань, проживающего в державе Мин далеко на востоке есть проклятие: «Чтобы вам жить в эпоху перемен!» Они считают, что это самые грустные и тяжелые годы. Но я так не считаю. На мой взгляд эпоха перемен – самая замечательная пора. Королеве Англии Елизавете приписывают высказывание, которое точнее всего характеризует эту эпоху. Звучит оно так: Когда надвигается буря, каждый действует так, как велит ему его природа. Одни от ужаса теряют способность мыслить, другие бегут, а третьи – словно орлы расправляют крылья и парят в воздухе. Звучит, не правда ли? Может быть дело в природе этого народа хань?
– Ты думаешь? – Задумчиво задал вполне риторический вопрос иезуит.
– А почему нет? Ты думаешь викинги хоть чего бы достигли, если бы сидели и млели от покоя? Да чего далеко ходить? Конкистадоры! Горстка безумцев бросилась через Атлантический океан и завоевали целых два континента!
– И многие из них погибли, – назидательно заметил Мурцио.
– Все мы смертны, – безразлично пожал плечами Дмитрий. – Сколько живет простой селянин? Лет двадцать пять – тридцать? Счастлив ли он в спокойной жизни? Тяжелый труд, голод, холод, лишения, боль, унижения… вот в общем-то и вся гамма его житейских радостей. Еще есть женщины и вино. Но по любви он себе позволить жениться не может. Ведь за него все решает отец. А какая радость от жизни с женщиной, которая тебе противна? Что же до вина, то… много ли он его себе может позволить? Ведь он беден. А если там еще и честный, ответственный малый попался, то он себе этого просто не позволит. Да и как? Там же по лавкам у него голодные дети, изможденная жена и еще какие родичи… Нравится вам эта сказка?
– Такова жизнь, – грустно пожал плечами патриарх.
– Если ее не менять. Если не пытаться наше «завтра» сделать лучше, чем «вчера». Всеми силами. Конечно, с людьми трудно. У них всегда сначала штаны дырявые, а потом бриллианты мелкие. Но как по мне – это неплохо. Такими нас сотворил Создатель. Что скривились? Или вы считаете его криворуким недоучкой?
– Что?! Нет! – Хором ответили иерархи, вскинувшись.
– Хорошо, – произнес с улыбкой Дмитрий. – Ступайте. И если вы союзники мне – посидите тихо. Ах да, Муцио, чуть не забыл. В будущем я планирую перестраивать Успенский собор. Он слишком мал и неказист. Мне бы очень пригодился хороший архитектор. Дерзкий, но толковый. Ты не мог бы мне такого порекомендовать?
– Я напишу своим друзьям. Возможно они смогут кого-то присмотреть.
– Буду благодарен.
Иерархи встали и поклонившись, направились к двери где, выходя услышали едва слышный шепот Марины.
– Почему ты не хочешь им сказать про дары?
Они резко обернулись с очень напряженным видом.
Дмитрий недовольно скосился на Марину, а потом прямо и очень жестко посмотрев на иерархов, произнес:
– Потому что они еще не готовы.
– Дары? – Попытался продолжить разговор Муцио, но Государь не проронил ни слова, в упор смотря на него давящим взглядом. Впрочем, отвечать было и не нужно. Фантазия иезуита, думавшая все эти дни над причинами крайне странных поступков, сработала безупречно. – Дары волхвов? О Боже! Ну конечно!
– Ступайте, – с нажимом повторил Дмитрий.
И два ошарашенных иерарха поклонившись, вышли.
– Думаешь их проняло? – Поинтересовалась задумчиво Марина. Она ведь не случайно проговорилась, а вполне нарочно.
– Проняло. Мне даже интересно, как они теперь будут виться и что танцевать. Будет забавно, если объявят еретиком или пособником дьявола. Хотя на это они очень вряд ли пойдут, хотя бы потому, что это им не выгодно. Обоим. Муцио ладно. Без году неделя на Руси – ни влияния, ни связей здесь нет. Но Иов – он да, он станет теперь куда покладистей.
– Ты же понимаешь, что их нужно будет показать?
– Да. Понимаю. Но покажу только после войны. Если переживут. Очень надеюсь, что теперь, пусть и на время, они прекратят мне мешать из благих побуждение. В конце концов формулу «Deus vult» еще никто не отменял.
Марина посмотрела на него напряженным взглядом. Вздохнула. И, подтянув ноги на мягкий диван, прижалась словно кошка.
– Боишься? – Ласково приобняв ее спросил муж.
– Боюсь.
– За сына?
– За всех нас. Ты очень опасную игру ведешь.
– Над пропастью во ржи …
– И эти твои извечные каламбуры, – чуть ворчливо произнесла она.
– Жизнь ползет как змея в траве, пока мы водим хоровод у фонтана. Сейчас ты в дамках, но что ты запляшешь, когда из-за гор начнет дуть Трамонтана?
– Даже не старайся, – хихикнула Марина. – Я уже привыкла. Не представляю, как я раньше жила без всего это сумасшествия?
– Хм. Дай подумать. Хм. Спокойно?
– Скучно! Но главное – ты просто бездонный ларец со знаниями. Я за эти полтора года с тобой узнала намного больше, чем за всю свою предыдущую жизнь.
– Не обольщайся, – усмехнулся Государь, – я обучаю тебя потому что мне нужен разумный собеседник и вменяемый помощник. Но тебе, как я заметил, точные науки не по душе?
– Не то чтобы… – чуть пожав плечами, ответила она, – просто очень тяжелы. Но ты не думай – я не отказываюсь. Это безумно интересно!
Глава 10
17 декабря 1606 года, Москва
Дмитрий вошел в небольшую затененную комнату. Один подсвечник на столе с тремя тусклыми свечками. У окна, спиной к двери, стояла грустная, осунувшаяся женщина в черной монашеской одежде.
Государь подошел и аккуратно коснулся ее плеча.
– Мам…
– Зачем ты пришел? – Глухим голосом спросила она.
– Прости меня… я плохой сын… совсем плохой…
– Тебе от меня что-то нужно?
– Я хочу, чтобы у меня снова появилась мама.
– Так ты, наконец, поверил в то, что ты мой сын? – Спросила она повернувшись. Глаза ее были влажными. – Или ты до сих пор считаешь себя самозванцем?
– Я не знаю, – покачал он головой. – Я долго думал, долго пытался хоть что-то вспомнить. Все слишком странно. Там где я вырос, мне не приходили в головы мысли о моем происхождении. Меня ведь воспитывали женщина с мужчиной. Именно их я считал своими родителями. Только…
– Что? – Спросила Мария Федоровна, хлюпнув носом.
– Они всегда были ко мне так холодны и далеки. Особенно когда у них родились свои дети. Я не понимал почему. Думал, что я просто ревную их внимание и тепло. Теперь понимаю, как ошибался. Очевидно же – я был им чужим. Воспитывали, но душа ко мне не лежала. Наверное, у них просто не было выбора, когда им всучили меня. Меня окружало столько лжи, – покачал он головой.
