Реальные результаты деятельности Сиднея Фокса весьма противоречивы. Его административные способности сыграли решающую роль в превращении исследований происхождения жизни в важнейшее научное направление. Когда многие ученые склонялись к мысли, что происхождение жизни было случайным и уникальным событием, Фокс остался верен идее Опарина, согласно которой зарождение жизни является частью неизбежного эволюционного процесса. И хотя мало кто сейчас вспоминает о микросферах протеиноидов, никто никогда полностью не дискредитировал значение некоторых первичных форм аминокислотных полимеров, послуживших впоследствии основой многих новых теорий о возникновении первых форм жизни.
Репутация Френсиса Крика в последние годы его жизни тоже подвергалась испытаниям. Отчасти это было связано с его открытыми высказываниями по спорным вопросам, отчасти – с его склонностью к формулировке смелых гипотез. Если идеи оказывались справедливыми, они укрепляли его репутацию гения. Если же они были ошибочными, окружающие считали, что он слегка выжил из ума. Он на всю жизнь остался верен духу конца 1960-х гг.: носил баки и цветные рубашки, баловался ЛСД. Он выступал за легализацию марихуаны в Великобритании, а также сделал несколько неосмотрительных заявлений в поддержку эвтаназии и евгеники, о чем потом сожалел.
Френсис Крик не стеснялся высказываться по религиозным вопросам. После завершения цикла работ по генетике он стал одним из основателей Колледжа Черчилля в Кембридже. Это была почетная должность. Колледж, названный в честь Уинстона Черчилля, должен был стать чем-то вроде британского аналога таких американских университетов, как Калифорнийский или Массачусетский технологический институт. Но вскоре Крик подал в отставку в знак протеста против открытия в Колледже христианской часовни, а не медитационной комнаты для людей всех вероисповеданий, как он предлагал. Крика не интересовала ни религия в целом, ни христианство в частности. Однажды он пошутил, что религия «может быть хороша для совращения взрослых, но ее не следует преподавать маленьким детям».
Крик перебрался в калифорнийский Институт биологических исследований Солка, названный в честь первооткрывателя вакцины от полиомиелита. Здесь он вплотную занялся изучением проблемы происхождения жизни. В сотрудничестве со старым другом из Кембриджа Лесли Орджелом, ведущим специалистом по вопросам происхождения жизни, Крик стал изучать ранние стадии в истории жизни, когда отдельные аминокислоты соединялись в примитивные белки на основании простого кода, возможно, позднее превратившегося в генетический код, используемый всеми современными организмами. Его занимал вопрос, почему в ходе эволюции не возникли иные варианты кода, которые могли бы дать начало новым линиям организмов.
Разочарованный отсутствием быстрого успеха в разрешении проблемы происхождения жизни, Крик начал развивать идею о том, что жизнь могла возникнуть в каком-то другом месте во Вселенной. В статье под заголовком «Направленная панспермия», опубликованной в 1973 г. в палеонтологическом журнале Icarus, Крик и Орджел выдвигали теорию, согласно которой разумные существа из другой звездной системы умышленно занесли на Землю организмы, напоминавшие бактерий. Орджел рассматривал эту возможность скорее как игру, но Крик был вполне серьезен, хотя и знал, что эта теория – чистой воды домысел. Теория в значительной степени опиралась на то, что клетки земных организмов содержат много молибдена. В земной коре молибден встречается крайне редко, поэтому ученые предположили, что предшественник земных клеток возник на какой-то другой, богатой молибденом планете. Большинство ученых ответили на это, что перенос проблемы о возникновении жизни с Земли в космос не только не помогает ее решить, но, возможно, даже усложняет.
Однако идея о том, что жизнь могла зародиться где-то в другом уголке Вселенной, не умерла окончательно. Через 20 лет после формулировки гипотезы панспермии в Антарктике был обнаружен необычный камень, и ученые вновь начали обсуждать возможность того, что жизнь зародилась не на нашей планете или как минимум не только на ней.
Глава 11. Жизнь повсюду
Космос есть внутри нас, мы сделаны из звездного вещества. Мы – это способ, которым Космос познает сам себя.
Карл Саган. Космос, 1980 г.
Вскоре после возникновения большинства планет Млечного Пути, около 4,5 млрд лет назад, на Марсе произошло извержение вулкана, выбросившего на поверхность планеты расплавленную лаву. Постепенно лава застыла, образовав твердую горную породу. Еще примерно около полумиллиарда лет эта порода не подвергалась никаким изменениям, пока в один прекрасный день в поверхность планеты не врезался астероид. Удар был настолько сильным, что камни сжались под воздействием выделившегося тепла, кое-где расплавились и потрескались. Кроме того, они сдвинулись с мест и выступили на поверхность планеты.
Через 4 млрд лет в Марс врезался еще один астроид. На этот раз удар был такой силы, что камни подбросило в небо и вынесло далеко в космос. В конечном итоге, замедлившись под влиянием гравитационных сил Солнца и Юпитера, один камень обосновался на орбите вблизи планеты, которая раньше была его домом. На протяжении 16 млн лет он кружился вокруг Солнца, но однажды, как раз когда люди начали обустраивать свои первые поселения в долине Евфрата, вошел в гравитационное поле Земли. И тогда этот камень, на тот момент размером не больше грейпфрута, пронесся через атмосферу Земли и упал где-то среди антарктических льдов.
Прошло еще 13 тыс. лет. Постепенно камень был выдавлен на поверхность в результате трения льдов о горную гряду, как заноза выдавливается из кончика пальца. Он оказался в районе Аллановых холмов в основании Трансантарктических гор – одного из самых обширных и лишь недавно исследованных горных хребтов на Земле.
В умеренно холодный декабрьский день 1984 г. группа охотников за метеоритами из Космического центра НАСА начала прочесывать пространство вокруг Алла-новых холмов, известное как Крайнее западное ледяное поле. С начала 1970-х гг. НАСА отправила десятки таких экспедиций в Антарктику, считавшуюся идеальным местом для поиска метеоритов. Экстремальные условия обеспечивают относительную стерильность образцов, сводя к минимуму риск заражения земными микроорганизмами, а широчайшие пространства белоснежного льда, покрывающего бо́льшую часть Антарктики, облегчают поиск.
Марсианский камень заметила начинающая охотница за метеоритами Роберта Скоур, для которой это была первая экспедиция. В южном полушарии стояла середина лета. Было ясно и даже тепло для этой самой холодной точки Земли – около нуля. Скоур заметила камень издали. В солнечных лучах он казался синим и был размером с небольшой мяч; в любом другом месте его вряд ли удалось бы заметить. Скоур вытащила камень и назвала его Allan Hills 84001, или, для краткости, ALH84001. Она сделала несколько заметок относительно своей находки. В частности, она записала, что камень «покрыт тусклой оплавленной коркой <…> Не покрытые коркой зоны имеют зеленовато-серый цвет и глыбовую текстуру». Годами позже, когда камень оказался предметом активных научных исследований, именно эта текстура стала основанием для одного из величайших открытий в истории науки (по крайней мере, так казалось в тот момент).
