Рис. 5. Предсказанное и реальное поведение испытуемых при голосовой обратной связи
В некоторых обстоятельствах поведение человека определяется не столько тем, каков он как личность, сколько тем, в какую ситуацию он попал.
Многие из тех, кто недостаточно осведомлен об эксперименте, утверждают, что испытуемые, дошедшие до конца шкалы, – садисты. Нет ничего глупее, чем давать этим людям общую характеристику. Это все равно что утверждать, что человек, упавший в бурную реку, обязательно прекрасный пловец или очень силен, раз он так быстро движется относительно берега. Всегда нужно принимать в расчет контекст действий. Очутившись в лаборатории, личность вовлекается в ситуацию, обладающую собственной инерцией. Теперь задача испытуемого – выйти из ситуации, которая движется в совершенно неприемлемом направлении. А то, что найти этот выход так трудно, подтверждает, что испытуемого удерживают у шкалы генератора какие-то очень мощные силы. Можно ли понимать эти силы как мотивы личности и описывать их в терминах личностной динамики или же их следует рассматривать как факторы социальной структуры и векторы давления, возникающие в поле ситуации?
Мне думается, что полное понимание действий испытуемого требует комбинированного подхода. Личность приносит в лабораторию сложившееся отношение к власти и агрессии – и одновременно попадает в социальную структуру, которая оказывает на нее не менее объективное воздействие. С точки зрения теории личности резонно спросить, какие личностные механизмы дают человеку возможность передать ответственность представителю власти, каковы мотивы, лежащие в основе подчинения и неподчинения, приводит ли ориентация на власть к короткому замыканию системы вины-стыда, какие когнитивные и эмоциональные защиты задействуются у послушного и непокорного испытуемого.
Однако описываемые эксперименты не нацелены на исследование мотивов, которые задействуются, когда испытуемый подчиняется приказам экспериментатора. Напротив, они изучают ситуационные переменные, отвечающие за запуск механизмов подчинения. В другой работе мы уже попытались разобрать некоторые структурные свойства экспериментальной ситуации, обеспечивающей высокий уровень подчинения, и нет нужды повторять здесь этот анализ (Milgram, 1963). Сами по себе экспериментальные вариации отражают наши попытки исследовать эту структуру, систематически меняя ее и отмечая влияние перемен на поведение. Очевидно, что в определенных ситуациях испытуемые больше склонны подчиняться приказам экспериментатора. Однако из этого не обязательно следует, что в них повышается или понижается сила какого-то одного определенного мотива. Вероятно, в ситуациях, больше всего способствующих подчинению, у каждого испытуемого, оказавшегося в обстановке эксперимента, запускаются самые мощные и при этом самые уникальные мотивы. А может быть, просто мотивов больше и они более разнообразны. Но какие бы мотивы ни влияли на поведение (крайне маловероятно, что мы когда-либо сумеем их выяснить), можно изучать действие как прямую функцию ситуации, в которой оно возникает. Именно таков подход настоящего исследования: мы стремились отметить поведенческие закономерности при манипулировании свойствами социального поля. В конечном итоге было бы хорошо, если бы социальная психология получила в свое распоряжение общую теорию ситуаций, которая, во-первых, обеспечила бы терминологию для определения ситуаций, далее разработала бы типологию ситуаций и, наконец, указала бы, как определимые свойства ситуаций трансформируются у отдельной личности в психологические силы.
[22]
Постскриптум
В ходе исследования подчинения были изучены по отдельности около тысячи взрослых, и было сделано много конкретных выводов относительно того, какие переменные контролируют подчинение и неподчинение власти. Отчасти они очерчены в предыдущих разделах, а подробный разбор будет приведен в дальнейшем. Однако мне бы хотелось сформулировать еще несколько обобщений, которые невозможно вывести из проведенных экспериментов на основании строгой логики, но сделать их, мне кажется, все равно нужно. Это выводы интуитивного толка, и я волей-неволей пришел к ним в результате наблюдений над множеством испытуемых, отвечавших на давление власти. Они заставили меня изменить свое мнение, что было для меня мучительно, а поскольку я пришел к ним исключительно на основании прямых наблюдений, то избавлен от иллюзии, что с ними в целом согласятся и те, у кого не было такого же опыта.
Я видел, как хорошие, добрые люди с ошеломляющей регулярностью ломаются под напором власти и ведут себя жестоко и бессердечно. Люди, в повседневной жизни ответственные и достойные, поддавались различным искушениям – попадались в ловушки, которые расставляла им власть, позволяли контролировать свое восприятие, безусловно соглашались с тем, как определяет ситуацию экспериментатор, – и совершали страшные поступки.
Каков предел подобной покорности? Мы пытались задать границы в самых разных местах. Испытуемые слышали крики жертвы – этого оказалось недостаточно. Жертва заявляла, что у нее больное сердце, – испытуемые все равно подчинялись приказу и били ее током. Жертва умоляла, чтобы ее освободили, датчики переставали регистрировать ответы на вопросы, – испытуемые продолжали ударять ее. В начале мы и представить себе не могли, что для пробуждения неподчинения нам придется прибегать к столь жестким мерам, и каждый шаг предпринимался лишь тогда, когда становилось ясно, что прежние приемы себя не оправдывают. Последней попыткой установить предел была экспериментальная ситуация «Близость и прикосновение». Однако первый же испытуемый в ходе этого цикла по приказу не стал слушать жертву и дошел до самого сильного удара. И так же повела себя в этой экспериментальной ситуации четверть испытуемых.
Результаты, которые автор увидел и ощутил в лаборатории, очень обеспокоили его. Они заставляют задуматься, что природа человека или, конкретнее, тип характера, выработанный американским демократическим обществом, вероятно, не гарантирует, что добропорядочные граждане не поведут себя жестоко и негуманно, если им так прикажет злонамеренная власть. Значительная доля людей делают то, что им велят, независимо от сущности поступка и безо всяких угрызений совести, если им представляется, что приказ исходит от законных властей. Если в ходе наших экспериментов анонимный экспериментатор сумел успешно заставить взрослых людей распоряжаться здоровьем и жизнью 50-летнего мужчины и наносить ему болезненные удары током, не слушая его протестов, можно лишь гадать, что может приказать своим гражданам правительство, наделенное неизмеримо большей властью и престижем. Но есть, конечно, и куда более существенный вопрос – могут ли в американском обществе возникнуть злонамеренные политические институты и насколько это вероятно. Наше исследование не позволяет сделать подобных оценок.
