Она долго отказывалась петь — барьером была извечно жесткая самооценка. Ларионова считала, что не стоит выносить на люди многое из того, что она делала «для себя». Но ее уговорили. Как вспоминают ее коллеги-артисты, у Ларионовой оказался красивый грудной, с приятной хрипотцой голос. И потрясающее трудолюбие. Это был сложный год в ее жизни, и она пыталась в работе забыться, отвлечься, чтобы не возвращаться мыслями вновь и вновь к своей утрате.
Анна навсегда
Чеховская Анна чувствовала себя птицей, вырвавшейся из клетки. Она купалась в лучах восторгов, комплиментов, обожания. Всесильный «Его сиятельство» после ее фурора на балу наносил им визиты с букетиками изящных пармских фиалок, а богач Артынов дарил корзины цветов и швырялся деньгами, стремясь доставить ей удовольствие: «Царица! Царица!» Раскрасневшаяся Анна в ответ шутливо грозила пальчиком, и светлые кудряшки, обрамляющие лицо, задорно прыгали в такт переливам смеха.
Из-за брака пленки сцену катания на лодках переснимали поздней осенью. Было холодно и ветрено, но Алла в своем открытом светлом платье отчего-то не мерзла. Наверное, тот пожар, что бушевал у нее внутри, и заставлял бурлить молодую кровь, мог обогреть полмира. Ей было от чего радоваться: она красива, с первой же роли в фильме «Садко» известна, живет в атмосфере всеобщей влюбленности. Вот и у Жарова в глазах прыгают веселые чертики, часто подначивающие мужчин на безрассудные поступки.
Когда-то давно, в детстве, словно в другой жизни, она случайно столкнулась с ним в фойе кинотеатра, куда они с подругой пришли полюбоваться на своих кумиров. Михаил Иванович погладил ее по голове: «Прости, деточка, если ушиб»… Пройдет совсем немного времени, и вовсе не чеховский Артынов придуманную Анну, а ее, Аллочку, САМ Жаров назовет «царицей бала»!
А Александр Вертинский — живая легенда! — неповторимо грассируя, будет говорить ей комплименты, церемонно целовать ручку и называть «кгасоткой». По-началу-то она страшно робела в его присутствии. Величественный Александр Николаевич виделся ей небожителем или существом с другой планеты. Правда, в детстве она не была поклонницей его поэтического дара и необычной манеры исполнения, — если честно, она его творчество совершенно не знала. Как и миллионы советских людей. Потому что Вертинский не укладывался в рамки «советской песни», а потому — оставался в практической массовой безвестности за пределами этих «рамок». Это был «штучный экземпляр», уникальный. Со временем Алла Дмитриевна это поняла.
Поначалу Вертинский был с молодой актрисой сдержанно-холоден. Как выяснилось впоследствии, ему хотелось видеть в этой роли другую актрису, свою протеже. Но вот он раз-другой появился на съемочной площадке, наблюдая, как работает Ларионова. Понаблюдал, как она несколько дублей подряд в легкой рубашке с оборочками потягивалась в постели (а снимали, между прочим, зимой в неотапливаемом павильоне, где вся съемочная группа была в шапках и теплых пальто)… И кардинально изменил к ней отношение. Стал приглашать ее в рестораны, тонко и ненавязчиво помогал постигать премудрости поведения «под прожекторами» сотен глаз. Эта наука очень пригодилась Алле Дмитриевне в жизни, и потом она всегда вспоминала Вертинского с особым пиететом.
И хотя шестидесятипятилетний поэт был всего на десять лет старше Жарова, Ларионовой казалось, что между ним и всеми остальными лежала целая пропасть во времени и житейской мудрости. Но это лишь на первый взгляд. Александр Николаевич был со всеми очень приветлив, любил собирать вокруг себя молодежь, чтобы за рюмочкой любимого коньяка часами рассказывать истории из своей богатой необычайными событиями жизни, о своих странствиях по миру. Он изысканно и старомодно оказывал молодой актрисе знаки внимания.
Только он, последний из рыцарей Серебряного века, мог позволить себе поступки без оглядки на ханжескую советскую мораль и суровость общественного мнения, такие, как корзины белой сирени во вьюжном феврале на день рождения Аллочки. Старомодные и милые поздравления с праздниками. Необычный для той поры наказ обязательно покрестить новорожденную Аленку. И предложение своей кандидатуры в качестве крестного. И посвящение ей стихотворения, за автограф на котором впоследствии Алле Дмитриевне, как говорят, предлагали десять тысяч долларов, — деньги ох, какие немалые при ее тогдашней небогатой жизни. Но она не соблазнилась, поскольку оно предназначалось только ей, а, значит, хоть и прошло столько времени, могло быть неприятно вдове С «Грустного Пьеро». Ведь при всем при том, что жизнь ее била немало, Алла Ларионова душой не очерствела и до конца оставалась деликатным и тонким человеком. За это ее так и любили, прощая маленькие слабости и до последних дней называя ласково «Аллочкой».
Многое из памятных знаков внимания Вертинского у нее пропало, как и его письма. Но подаренная им фотография с двумя грустными строчками «Артисты — это Боги! А Боги всегда одиноки» — сохранилась.
После их единственной совместной работы в кино судьба не раз будет посылать им случайные встречи, оставляющие в душе актрисы радостную память от общения.
Исидора Анненского, поставившего в 1953 году «Анну на шее», долго и больно пинала критика за «облегченность», даже некую «водевильность», за отступления от первоисточника, за то, что в фильме «больше Островского, чем Чехова» и т. п. А мэтр отечественного киноведения Ростислав Юренев категорично заявил: «„Анна на шее“ — неудачная экранизация Чехова».
Были неизбежные идеологические придирки и к актрисе, которая «иначе расставила акценты в роли». Но зритель полюбил фильм сразу и навсегда. Теперь-то мы знаем, насколько достоверна была в те годы статистика кинопроката, по идейным соображениям производящая вечные «вычитания» из показателей просмотров одних лент и «сложения» с другими. Но даже она ничего не могла поделать, сухо констатировав, что в 1954 году «Анну на шее» посмотрели 39,4 миллиона зрителей, выведя картину в число лидеров проката (4-е место), а актрису Аллу Ларионову сделав звездой отечественного кино. Она не получила за свою самую звездную роль никаких официальных наград, но приобрела нечто большее — любовь миллионов. Отныне и во веки веков!
Двадцатидвухлетняя Аллочка тогда и подумать не могла, что фильм «Анна на шее» станет ее пропуском в историю мирового кино и в бессмертие. Это был ее звездный час, который случается раз в жизни, когда все получается, когда тебя все любят, и ты любишь весь мир!
В творческой биографии актрисы это была четвертая по счету картина. Их будет много: удачных и не очень, с главными ролями и эпизодами, но эта восьмидесятисемиминутная лента не просто принесет ей всемирную известность, а поставит в народной памяти в один ряд с блестящими актерами и великими личностями кино.
Даже много лет спустя на творческие встречи Алла Дмитриевна всегда брала ролик из этого фильма. И вновь под воздушную музыку Льва Щварца белокурая голубоглазая красавица с изящной талией в разлетающемся оборками платье кружилась в вихре вальса… И всегда зал взрывался аплодисментами. А потом она входила на сцену, и никто не замечал седины в ее волосах, изменившейся фигуры и морщин, — они рукоплескали ей той, прежней. Вернее, видели сквозь футляр старости ее неувядаемую царственную красоту. Зрители ее любили всю жизнь, не забывали, хотя за последние три десятка лет она снялась всего в семи фильмах.
