Выскочив из лифта на своей площадке, Катя от возбуждения никак не могла открыть замок. Ключ как-то странно застрял и не хотел поворачиваться. В конце концов дверь открыла Наталья Николаевна.
– Катюха, что ты вытворяешь с замком? – весело спросила она. – И вообще, где тебя столько времени носило? Я уже начала волноваться.
С криком «Где он?» Катя стремительно ворвалась в квартиру и принялась по очереди открывать все двери, даже в ванную, в туалет и в маленькую кладовочку на кухне. Наталья Николаевна некоторое время смотрела на нее с удивлением, а потом спросила:
– Кого ты ищешь-то? Если Барсика Марьи Сергеевны, то она его на прошлой неделе на дачу отвезла!
– Нужен мне этот кот! – сморщилась Катя. – Онегина твоего ищу!
– Какого еще Онегина?
– Такого! Который возит тебя на серой машине! Она у дома стоит!
– Прекрати, Катя! Я сегодня приехала на троллейбусе!
– Врешь!!!
– Как ты смеешь со мной так разговаривать? – возмутилась Наталья Николаевна.
– А вот и смею! Ты же обещала! А сама! Скажешь, что не встречаешься с ним, да? – Катя подлетела к матери и почти с ненавистью уставилась ей в глаза.
– Разденься сначала, – предложила Наталья Николаевна, опустив голову, – и мы поговорим.
– Ага! Значит, встречаешься, встречаешься, встречаешься! Голову опускаешь, на меня не смотришь!
Катя опустилась на пол, не раздеваясь, и наконец горько расплакалась, натянув на лицо ненавистную вязаную шапку того же колера, что и не менее ненавистная машина.
Наталья Николаевна села на пол рядом с дочерью и, не пытаясь ее утешить, заговорила:
– Я сегодня действительно приехала на троллейбусе, но не в этом дело… Ты права, я иногда встречаюсь с этим человеком… вне работы. Редко. Мне хотелось бы чаще, но я знаю, что тебе это не понравится. Меня это мучает, Катя. Думаю, что я могу позволить себе немного радости. Разве нет?
– Мама! Ну какая радость? – Катя сдернула с лица шапку и угрюмо проговорила, уже не всхлипывая: – Они же все гады, как один!
– Кать, ну с чего ты взяла? – Наталья Николаевна все же обняла дочь за плечи. – Если мне один раз в жизни не повезло, это не значит, что всё в ней безобразно и все отвратительны!
– В ней именно всё и все отвратительны! А я – больше всех! – Катя сбросила с себя мамины руки, потом куртку, сняла ботинки, еле развязав шнурки красными закоченевшими пальцами, и заперлась в ванной.
– Доченька! Ты что там собираешься делать? – встревоженная Наталья Николаевна замолотила в дверь кулаками.
Катя открыла дверь и, не глядя на мать, сказала: «Я замерзла, хочу погреться», снова закрыла задвижку и пустила горячую воду.
Глава 5
В таких делах посредников быть не должно!
Руслан Шмаевский тоже всячески уклонялся от подготовки к Дню влюбленных. Нинуля, уставшая уговаривать его сыграть в одной из сцен Онегина, наконец отцепилась, потому что и без него желающих было достаточно. Руслана тревожила Катя Прокофьева, упорно желающая откликаться только на глупое имя Кэт. Он не хотел о ней думать, но почему-то мысли сами собой упорно возвращались к ней. Он специально разглядывал ее в школе. Если до этого он смотрел на Иру Ракитину, как на потрясающей красоты картину, то в лице Прокофьевой взгляду абсолютно не за что было зацепиться. Она не была уродиной, но уж очень обыкновенной.
Руслан все время вспоминал прикосновение Катиных губ к своим, и при этих воспоминаниях у него как-то странно теснило в груди. Странным было и то, что в тот момент он ничего необычного не почувствовал, а теперь вдруг так всерьез растревожился. Ему хотелось встретиться с Прокофьевой и поговорить. Зачем она сделала то, что сделала? Зачем поселила в нем такое беспокойство? Он обрадовался, когда столкнулся с ней в библиотеке один на один. Она же почему-то смотрела на него с презрением. Нагрубила. Это же ненормально: лезть с поцелуями, а потом грубить! Надо все-таки постараться о ней не думать.
А как не думать, если он сейчас остался совершенно один? Все, как ненормальные, репетируют сцены из «Онегина». Девчонки (если опять-таки не считать Катю) возомнили себя Татьянами Лариными: томно поджимают губки, закатывают глазки и носятся со всякими стишками. Парни тоже с ума посходили. Сочиняют какие-то «отповеди» в онегинском стиле и пишут девчонкам записки. У них в классе давно уже идет месяц влюбленных. Что к этому сможет добавить еще один жалкий день четырнадцатое февраля? И кто только придумал его праздновать? Не праздновали же раньше, и ничего! Жили – не тужили.
Мишка Ушаков тоже как-то незаметно отдалился. Он закрутил такой серьезный роман с Катиной подружкой Вероникой, что сразу почувствовал себя взрослым и здорово тертым жизнью. Руслан даже разозлился на него за это.
– Может, хватит изображать из себя плейбоя? – как-то спросил он у приятеля.
– Что бы ты в этом понимал! – возразил ему Мишка. – Плейбои – они где? В двадцать первом веке! А мы сейчас всем классом перенеслись в девятнадцатый, понял?! Не поверишь, но я чувствую себя настоящим аристократом! Практически, как «денди лондонский»! И, представь, очень хочется вызвать кого-нибудь на дуэль! Например, Панасюка из девятого «А». Воображает из себя… Хороший все-таки был обычай!
Руслан оглядел аккуратно разделенные на косой пробор и смазанные каким-то гелем ушаковские волосы и рассмеялся:
– Тоже лондонский аристократ нашелся! Денди! Ты в зеркало-то давно смотрелся?
– При чем тут зеркало?
– При том, что на твоей физиономии четко прописаны все твои рабоче-крестьянские русопятые предки до седьмого колена!
– Это ты намекаешь на то, что у меня волосы с рыжизной? – грозно спросил Ушаков.
– С рыжизной? Ну и словечко! – уже в полный голос расхохотался Шмаевский. – Какая еще рыжизна, если ты – натуральным образом рыжий! А нос – типичнейшая простонародная картошина!
– Да если хочешь знать, рыжесть – это нормальное дело для англичан! Для ирландцев, например!
– Брось, Миха! Из тебя такой же ирландец, как из меня – папа римский!
– Да?!! Ты так думаешь?! – с большой обидой в голосе проговорил Ушаков. – А некоторые девушки из нашего класса думают по-другому!
– Конечно же, это Вероника Уткина, да? – сказал Руслан и хитро подмигнул.
Это его дружеское подмигивание Ушакову абсолютно не понравилось, и он проревел:
– Если я встречаюсь с Вероникой, то, разумеется, ее и имею в виду! И ничего плохого в этом не вижу! А вот на твой породистый греко-римский нос что-то вообще никаких Вероник не находится!
– Да потому что я просто не хочу! – Шмаевский попытался сказать это как можно независимей.
– Это ты кому-нибудь другому рассказывай, только не мне! – покачал головой Мишка. – Я-то тебя знаю, как облупленного, и все, между прочим, вижу!
