Действительно ли Мессинг владел искусством каталепсии? Вероятно, да. Как мы помним, водном из тех интервью, что он дал в Польше в межвоенный период, он прямо говорит, что одно из своих удавшихся предсказаний — о переизбрании президента Мосьцицкого — он сделал как раз в состоянии каталепсии. При этом Мессинг ссылался на свое выступление в конкретном городе — Лодзи. Вряд ли бы он приписывал себе каталепсию, если бы действительно не владел соответствующим искусством. Ведь интервью предваряло выступления Мессинга в каком-то польском городе (не исключено, что это были Львов или Вильно, которые к моменту публикации мемуаров Мессинга давно уже были советскими, и их неудобно было называть в качестве польских городов; поэтому Мессинг предпочел не указывать, в каком именно городе он дал интервью и в какой именно газете оно было опубликовано), и зрители наверняка ожидали от него, среди прочего, и номера с каталепсией. По всей вероятности, Мессинг был настоящим каталептиком.
В Советском Союзе номера с каталепсией, как с разновидностью гипноза, фактически были под запретом. Тем не менее Михаил Владимирович Михалков так описывал состояние каталепсии, в которое приводил себя великий телепат: «На сцене Мессинг мог окостенеть — затылок и пятки клал на стулья, из зала вызывался тучный мужчина, которого заставляли садиться на Мессинга. Маг даже не прогибался. Мессинг лечил людей от алкоголя и курения. Он мог парализовать мозг любого человека, мог даже давать задания собаке, находящейся в соседней комнате».
Трудно сказать, описал ли Михалков один из публичных сеансов Мессинга или речь шла о демонстрации каталепсии в близком кругу друзей. Нельзя также исключить, что Михаил Владимирович, обладавший, как мы уже убедились, богатой фантазией, весь эпизод с демонстрацией Мессингом каталепсии выдумал.
Приведем для развлечения читателей еще один занимательный эпизод из воспоминаний Михалкова — о том, как они с телепатом ходили в ресторан «Националь»: «Мессинг сел за стол, где сидели американец, японец и чех. Я отсел за соседний столик. Они обедали, и Мессинг под столом записывал, кто о чем думает во время обеденной трапезы.
Американец, увидев недалеко от себя негра, подумал: “Ну, если бы эта вонючая тварь села бы в Чикаго в моем ресторане — где бы он был”. Японец подумал: “Опять хек. Неужели в самом фешенебельном ресторане Москвы не могут поджарить хотя бы акулье мясо или приготовить что-либо вкусное из черепахи. Сколько у нас в Токио рыбных блюд… А здесь даже и морской капусты нет”. Чех, посмотрев вслед уходящей официантке, подумал: “А я бы ее трахнул”. Потом я спросил у Мессинга: “А если бы я подсел к столу?” “Нет, — ответил Мессинг, я могу брать только трех человек. Если же будет за столом четвертый, у меня в голове все перемешается и я не смогу улавливать мысли каждого”».
В другой раз Михалков спросил у Мессинга: «Вы считаете себя уникальным феноменом с особой эрудицией ясновидца?» На это телепат — опять-таки если верить склонному приврать мемуаристу — ответил: «Дело в том, что у каждого простого гражданина есть ну, предположим, 20 процентов интуиции, то есть чувства самосохранения: выходит на улицу, смотрит налево, направо, перед машинами дорогу не перебегает, если пьет, то старается не быть пьяным, и т. д. У вас, — обратился он ко мне, — человека, пробывшего 4 года в тылу врага в экстремальных условиях, выработалась интуиция на 100 процентов, у кого-то она на 300, а у меня — 1000 процентов».
Татьяна Лунгина свидетельствует, что в декабре 1963 года Вольфу Григорьевичу было предложено провести один сеанс каталепсии «в Центральном доме литераторов, так сказать, для избранной публики. Ибо в этом больше было научного интереса, чем зрелищного мастерства. В зале присутствовало чуть более ста человек: медицинские работники и среди них директор Института мозга профессор Сергеев, ради которого Мессинг и согласился на демонстрацию каталептического состояния. Немало было журналистов.
Внешне это выглядело так: маститый хирург проводит сложнейшую показательную операцию для студентов-практикантов.
Предварительно согласовали важный момент сеанса: нужен врач-ассистент, который мог бы вернуть Мессинга из объятий Морфея в нормальное состояние. Сам он после такого огромного перерыва на собственные силы не надеялся. Да и было ему уже 64 года (к тому времени, по словам Лунгиной, перерыв в проведении сеансов каталепсии составлял для Мессинга 26 лет. Таким образом, получается, что последний сеанс каталепсии он провел в Польше в 1938 году. — Б. С.).
И в помощники пригласили врача-психиатра, молодую женщину, посвященную в “оперативный план” действий, на случай, если сам Мессинг не сможет вернуться в бодрствующее состояние.
Особых эффективных препаратов доктор Пахомова не имела. Всего лишь медицинский ширпотреб: кофеин, строфантин, кислород. Ну, еще она могла провести массаж на сердце, что тогда уже широко практиковалось.
Вольф Григорьевич вышел на сцену, по-восточному сложил руки на груди и низко поклонился. Сказал, что долгое отсутствие практики не дает ему уверенности в успехе, и заранее просил извинения.
Постояв несколько минут молча, он застыл на месте, словно погрузился в раздумье — минут 7—10 он так стоял. Было видно, что жизнь нормально пульсирует в нем.
Прошло 30–40 минут, и стало ясно, что стоящий на сцене уже отрешен от внешнего мира, будто перед вами скульптурное изваяние, мраморный двойник известного человека. Мессинг впал в оцепенение.
Врач проверила пульс и объявила присутствующим, что таковой не прощупывается. Из зала вышли ее помощники и поставили друг против друга два стула спинками вовнутрь. Мужчины подняли безжизненное тело Мессинга и положили на две спинки стульев: пятками на одну, а на другую — затылком. Зрелище, надо сказать, не из приятных, но наука, как и искусство, требует жертв. Тело совершенно не провисало, словно уложили деревянную фигуру.
Самый грузный из мужчин, встав на приставной стул, сел на живот Мессинга. Тело и тогда не прогнулось. Тогда врач-психиатр вынула из пробирки с дезинфекционным раствором большую иглу и проколола мышцы шеи Мессинга насквозь.
Никакой реакции и ни капли крови.
Профессор Сергеев предложил кому-нибудь из присутствующих выйти на сцену и спросить что-либо у Мессинга.
Тогда как раз бушевали политические страсти из-за опасного противоборства с Китаем, и у Мессинга спросили, выльется ли накал в военные действия глобального масштаба. Несколько раз повторяли один и тот же вопрос, но ответа не последовало. Кто-то из присутствующих предложил попробовать получить ответ в письменном виде. Тогда положили на живот Мессингу альбом, в руку вложили ручку и снова задали тот же вопрос. Мессинг рывком, как робот, поднял руку и на альбоме написал два слова: мир будет!
На том сеанс и кончился. Несколько врачебных манипуляций, и имевшиеся под рукой лекарства вернули Мессинга в “сей” мир. Однако заметно было, как истощил его этот сеанс каталепсии.
Через несколько дней после этого сеанса, когда Вольф Григорьевич приехал ко мне встречать Новый год в кругу нашей семьи, еще видно было, как тяжело дался ему тот вечер. Таким насупленным и неразговорчивым, да еще в такой праздник, мы Мессинга видели впервые».
