«— Однако вы, Константин Алексеевич, нарушили свое правило — не курить до еды.
— Дорога настраивает и вносит другой ритм, время в дороге по-другому течет…
— Вот-вот, время, это вы очень точно заметили, — оживился Вальтер. Впрочем, как может течь то, чего нет?
— Чего нет? Времени нет?
— Конечно! Вы его можете пощупать, потрогать? Определить, наконец, что это такое? Может быть, это чистая умозрительность? Почему мы представляем себе будущее где-то впереди нас, а японцы думают, что оно позади? И кто из нас прав — мы или они? Впрочем, бог с ним, со временем — давайте хоть выпьем под хорошую папироску! — Костя невольно бросил взгляд на пиджак Вальтера, думая увидеть под полой бутылку вина. — Ну уж нет, на сей раз обойдемся без фокусов для дам. В этот раз ничего фантастического не будет происходить, я же прекрасно знал, что предстоит поезд, а в поезде я предпочитаю ехать с бутылочкой хорошего коньяка.
Вальтер достал из-под дивана желтый кожаный саквояж, и в его руках появилась бутылка коньяка.
— “Ани”, шесть лет выдержки. Мне кажется, один из лучших советских коньяков. Армянский! Давайте выпьем за нашу неожиданную встречу, которая, надеюсь, выльется в крепкую дружбу, и за то, чтобы наши цели оказались общими. Так их легче достигать.
Только сейчас Костя хватился сумки, которую передал ему Борис. Она, наверное, осталась на вокзале. Ну да: в зале ожидания доставали билеты, сумку поставил на мраморную скамейку, а чемодан около нее, на пол. Надо же, жалость какая! Старались же и мама, и сестренка, собирали для него… Растяпа! Ну да ладно, без закуски будем.
— Так что же со временем? — спросил Константин Алексеевич, согревая в пальцах железнодорожный стакан тонкого стекла и вдыхая терпкий коньячный аромат. — Если даже представить его, как вы предлагали это у Ани, в виде некоего пространства, то что нам это дает? И если действительно два патриотически настроенных человека, как вы нас давеча определили, попробуют по этому пространству прогуляться, то смогут ли они что-то изменить? Ведь если вашу гипотезу принять, то получается, что все уже и так есть, существует, предопределено, стало быть?
— Сами посудите. Мы спокойно передвигаемся по нашему земному пространству, скажем, по дачному участку, если он у нас есть, конечно же, и при этом легко его можем изменять: можем вскопать грядку, можем не вскопать, можем посадить розы и ухаживать за ними, а можем не посадить и забросить землю: тогда вырастет чертополох.
— Я бы предложил тогда тост за возделывание роз и за борьбу с чертополохом! — произнес Константин, держа стакан на уровне глаз и любуясь цветом коньяка. Тревожное состояние отступило — был ли коньяк причиной того, или сама невнятная причина тревоги куда-то отошла.
— Вот именно! Но я боюсь, что кое-кто и у нас, и у вас уже возделывает кое-какие грядки, культивируя чертополох, как это ни грустно. Поэтому я очень рад, что именно вы будете пытаться каким-то образом найти этого странного мистификатора, Ганусена, что ваши коллеги хотят на него повлиять, хотя и знаю, что это не просто, а может быть, и невозможно. Давайте выпьем за откровенность — как вам такой тост?»
Здесь в иносказательной форме дается понять, что ясновидцы своими действиями могут внести изменения в будущий ход событий. Как уже говорилось, это противоречит законам логики, ибо если будущее изменено, то предсказание или предвидение, на основе которого сделано это изменение, автоматически оказывается неверным.
Но вернемся к мемуарам Мессинга, которые, как убедится читатель, содержат много недостоверных сведений о биографии автора. Очевидно, Вольф Григорьевич в ряде случаев сознательно мистифицировал читателей. Однако целый ряд содержащихся в мемуарах утверждений приходится принимать на веру, поскольку проверить или опровергнуть их в настоящее время не представляется возможным.
Вторым по важности источником сведений о Мессинге традиционно считаются мемуары, точнее, уже упоминавшаяся «документальная повесть» Игнатия Шенфельда, которая была впервые опубликована в 1989 году в русскоязычном журнале «Грани» в Германии. Многие исследователи склонны считать их достоверным источником для подлинной биографии Мессинга. Особенно убеждены в этом те, кто настроен критически по отношению к телепату и старается опровергнуть утверждения не только о его сверхъестественных способностях, но и в первую очередь о его высоких моральных качествах. Как будет показано ниже, на самом деле мемуары Шенфельда о его встречах с Мессингом содержат очень мало реальных фактов.
Еще один важный мемуарный источник сведений о жизни Мессинга — это книга его горячей поклонницы Татьяны Лунгиной «Вольф Мессинг — человек-загадка», вышедшая в США в 1989 году. Лунгина в значительной мере пересказывает мемуары Мессинга или воспроизводит его устные рассказы на те же темы, перемежая их собственными впечатлениями от общения с великим телепатом и ясновидцем. Некоторые ее свидетельства о встречах с Мессингом, а также о жизни Вольфа Григорьевича в СССР, оставшиеся за пределами его собственных мемуаров, представляют существенный интерес.
Единственная биография Мессинга, где автор всерьез пытается осмыслить личность и деяния Мессинга с позиций научной критики, принадлежит перу бывшего иркутского следователя Николая Китаева и называется «“Криминалистический экстрасенс” Вольф Мессинг: правда и вымысел». Она вышла в Иркутске в 2006 году. Китаев с профессиональных позиций разоблачает многие мифы, созданные самим Мессингом, прежде всего насчет его встреч с великими людьми XX века, от Шолом-Алейхема до Сталина, а также о расследовании им ряда громких преступлений как в довоенной Польше, так и в СССР. Он также показывает, опираясь на публикации ряда ученых, сделанных еще при жизни Мессинга, что в его «психологических опытах» мы имеем дело не с телепатией, а всего лишь с умением читать идеомоторные акты. Однако Китаев, разрушая одни мифы, одновременно создает другие, в частности, слишком доверяясь «документальной повести» Игнатия Шенфельда. В критическом запале автор отказывает Мессингу в каких-либо паранормальных способностях, а заодно и в позитивных человеческих качествах, создавая образ обманщика, стяжателя и чуть ли не предателя Родины — не зря же он в годы войны пытался бежать из СССР в Иран, хотя об этом мы знаем только по сомнительным данным того же Шенфельда. В итоге «очернительская» книга Китаева создает столь же искаженный портрет Мессинга, как и его воспоминания.
Все остальные книги и статьи о Мессинге, в том числе написанные людьми, лично знавшими его или бывавшими на его сеансах, как правило, ограничиваются пересказом с некоторыми фантастическими дополнениями эпизодов, отраженных в мемуарах Мессинга. Одним из немногих исключений являются статьи иллюзиониста Юрия Горного и ряда других скептиков-ученых, которые свидетельствовали, что при соответствующей подготовке индуктора и его нацеленности на то, чтобы не давать медиуму идеомоторных подсказок, опыты Мессинга заканчивались неудачей.
Подводя итог вводной части нашей книги, следует сказать, что Мессинг всегда стремился предстать перед публикой человеком загадочным. Многим он казался магом и волшебником, едва ли не общавшимся с потусторонними силами, хотя сам артист, пребывая в стране государственного атеизма, безусловно, категорически отвергал подобные предположения. Мессингу удалось сохранить загадочность не только на сцене, но и в жизни. Документов о его жизни сохранилось ничтожно мало, причем подавляющее большинство из них интереса для историков не представляет. Его эпистолярное наследие ограничивается короткими записками. Можно предположить, что сколько-нибудь больших текстов Мессинг вообще не создал — ведь, как явствует из приведенных выше свидетельств, Вольф Григорьевич был начисто лишен литературных способностей. Конечно, русский язык не был для него родным, но нет свидетельств, что он писал что-либо на языках, которыми владел значительно лучше — на идише, польском или немецком. Нет также ни одной более или менее подробной записи, аудио- или телесъемки сеансов Мессинга. Отсутствуют и документы о времени и месте его рождения, поэтому все суждения на этот счет мы можем строить только с его слов.
