Маленков, как известно, мемуаров не оставил. Однако он много рассказывал о своей жизни сыну Андрею, в том числе и о неудавшейся попытке свергнуть Хрущева в июне 57-го. Вот как происходившее выглядит в изложении Андрея Маленкова:
«В конце января 1955 года отец и его “партия” технократов потерпели поражение (тогда Маленков, напомню, был смещен с поста главы правительства, причем при живейшем участии не только Хрущева, но и Молотова. — Б. С). С этого момента почти на четыре десятилетия в нашей стране установилось полное господство партократии. В этом, по-моему, и состоит главное отличие режима Хрущева от режима Сталина. В этом же и корень многих бед, которые затем обрушились на страну. Полнейшая бесконтрольность, ненаказуемость партократии создали все условия для ее коррупции и разложения.
55—57-й годы были, пожалуй, самыми тяжелыми в жизни моего отца. Ведь он видел, как рушились все его реформы. Видел, как хрущевская затея с целиной обрекла Центральную Россию на нищету, а Казахстан — на экологическую катастрофу. Видел, как догматическое мышление Хрущева, разыгравшего в 1956 году антисталинскую карту, по сути своей так и оставалось сталинистским, что наглядно подтвердилось расстрелом мирной демонстрации в Тбилиси, беспощадной расправой с венгерской “контрреволюцией” в том же 56-м году и обострением конфронтации между Восточной и Западной Германией...
Отчетливо помню, какой неясной тревогой в июньские дни 57-го года был наполнен наш дом. Мы решительно ни о чем не догадывались, но по каким-то нюансам в поведении отца видели: хоть и держится с полным спокойствием, но нервы у него на пределе. Однажды невольно услышал, как он властно сказал по телефону: “Николай, держись. Будь мужчиной. Не отступай...” Как потом стало ясно... разговаривал отец с Булганиным, который должен был
опубликовать в “Правде” решение Президиума о снятии Хрущева. Увы, “Николай” уже искал лазейки и компромиссы, чтобы уцелеть перед бешеным напором хру-щевцев...»
По мнению Маленкова, «Хрущев совершил государственный переворот и единолично захватил власть в стране. Известно, чем закончилась эта “победа”... Хрущев восстановил непомерные налоги на крестьян, ликвидировал приусадебные участки, забрал коров и, укрупнив колхозы, а многие из них превратив в совхозы, тем самым окончательно доконал сельское хозяйство».
А вот что запомнилось «примкнувшему к ним Шепи-лову»:
«Правильно Молотов говорит, что я к “антипартийной группе” не имел никакого отношения. Но было несколько фактов, которые поражали. Как-то я гулял... Останавливается машина. Выходит Ворошилов: “Дмитрий Трофимович, голубчик, ну что же у нас происходит? Как дальше жить? Как дальше работать? Всех оскорбляет, всех унижает, ни с кем не считается, все один, сам решает!”
Я говорю: “Климент Ефремович, вы участник II съезда партии... В том, что вы говорите, много правды. Но почему вы это мне говорите? Вы член Президиума ЦК, я — нет... Там ставьте вопрос. Я выскажу свою точку зрения искренне и честно. Многое я уже вижу, что нарастает в партии...”
Я не знал, что против Хрущева что-то готовится...
Когда собрались (на заседание Президиума), я вижу, что Жукова нет. Маленков говорит: “Я предлагаю изменить повестку дня и обсудить вопрос относительно грубого нарушения коллективности руководства. Стало совершенно невыносимо... Председательствующим предлагаю Булганина”. — “Пожалуйста!” — с театральным жестом произносит Хрущев. И Булганин сел председательствовать... Мыс Жуковым много говорили: невозможно же, куролесит, ничего не понимает, во все лезет... Когда Жуков приехал на заседание, сел рядом со мной — мы всегда сидели вместе на заседании Президиума.
Я уже не помню порядок выступлений, но все говорили, что стало невыносимо работать, все нарушено, ни о каком коллективном руководстве не может быть и речи, и каждый
перечислял, в какой области и как Хрущев куролесит, какой вред это приносит. Он сидел, подергивался.
Но никто не предлагал Хрущева репрессировать. Сказали: “Вот Хрущев говорил, что все критикуют сельское хозяйство, есть предложение назначить его министром сельского хозяйства, оставив его членом Политбюро” (в то время — Президиума ЦК. — Б. С.). Другого предложения я не слышал...
Когда дошла очередь до меня, я говорил долго. И начал с того, что советский народ и партия заплатили большой кровью за культ личности Сталина... И что же? Прошел небольшой срок, и снова то же самое видишь. Я стал перечислять. Появился новый диктатор».
Тут, по уверению Щепилова, между ним и Никитой Сергеевичем состоялся примечательный диалог.
— Сколько вас учили? — перебил Шепилова Хрущев.
— Я много учился, я дорого стою народу... — не без гордости заметил Дмитрий Трофимович.
— А я одну зиму у попа за пуд картошки учился! — раздраженно бросил Никита Сергеевич. Впрочем, не исключено, что он втайне даже гордился тем, что его образование ничего и никому не стоило. Промышленную академию, где он больше занимался партработой, Хрущев, очевидно, солидным учебным заведением не считал. Однако, существенно уступая тем же Молотову и Маленкову в образовании, Никита Сергеевич превосходил их на голову энергией и решительностью, поэтому-то и одержал победу.
— Так что же вы претендуете на то, что вы знаток и металлургии, и химии, и литературы? — съехидничал Ше-пилов.
На это Хрущев не нашелся что ответить.
По свидетельству Д. Т. Шепилова, на Президиуме Булганин говорил:
«У меня, когда я уезжал, перекопали весь двор, проложили провода подслушивания...»
Другие участники антихрущевской оппозиции тоже жаловались на прослушку, на слежку, обвиняли Хрущева в фактическом восстановлении сталинизма.
Сам Шепилов заявил: «Какое же это коллективное руководство? Приходит ко мне Фурцева, секретарь МК, сек-
ретарь ЦК, и говорит: “Отойдем туда за угол, да закройте телефон чем-нибудь, нас подслушивают! Что же делается! Ничего не получается, все разваливается...”
О Фурцевой Шепилов позже сообщил сыну некоторые довольно пикантные подробности: «Я знал, что она была возлюбленной Никиты... Мне говорили, что она неискренняя. А перед этим заседанием она пришла, бледная, ко мне, трясется: “Если вы когда-нибудь расскажете о том, что я вам говорила, когда приходила, мы вас в лагерную пыль превратим”. Такая мегера!»
Тогда же, перед Президиумом, Шепилов ответил Фурцевой довольно резко:
«Вы меня не пугайте, я фронтовик, Екатерина Алексеевна, я смерти в глаза смотрел не раз».
Несчастливый же для группы Молотова исход пленума Шепилов связывал, прежде всего, с позицией «силовиков»:
«После того как Жуков сделал все, чтобы Хрущев остался у власти, Никита Сергеевич сделал Жукова триумфатором... А меня выгнали с треском... После Пленума выхожу — идет навстречу Жуков. Я ему говорю: «Георгий Константинович, имей в виду: следующим будешь ты!» В июне нас выгнали, а в октябре — его. Жуков потом локти кусал и не мог слышать имени Хрущева...»
