Гитлер попытался втянуть Сталина в более тесный союз с Германией и побудить его предпринять активные действия против Англии. В этом случае СССР перестал бы быть потенциальным британским союзником, и нападение на него можно было отложить до завершения войны с Англией. 13 ноября 1940 года в Берлине в здании рейхсканцелярии состоялась последняя встреча Гитлера с главой советского правительства Молотовым. Фюрер заявил: «Чтобы германо-русское сотрудничество принесло в будущем положительные результаты, советское правительство должно понять, что Германия вовлечена в борьбу не на жизнь, а на смерть, которая должна быть доведена до успешного конца. Предпосылки для победы Германия хочет обеспечить себе любыми средствами. Если СССР будет находиться в таком же положении, Германия продемонстрирует такое же понимание русских потребностей». Гитлер требовал признать германскую гегемонию в Европе, а Сталину предлагал в качестве объекта для экспансии Иран и страны Персидского залива, что неминуемо поссорило бы СССР и Великобританию.
Решение о нападении на Советский Союз было принято Гитлером после молотовского визита. Кейтель свидетельствует: «Я спросил Гитлера о результатах переговоров с Молотовым — он назвал их неудовлетворительными. Тем не менее решение о подготовке войны против СССР он все еще принимать не хотел, ибо намеревался подождать реакцию на эти переговоры из Москвы от Сталина... Мне, однако, было ясно: мы взяли курс на войну с Россией, и я не знаю, принял ли Гитлер во время переговоров все меры, чтобы не допустить ее. Ведь это было возможно только при его отказе от отстаивания германских интересов в Румынии, Болгарии и Прибалтике. Вероятно, он и на сей раз был прав, ибо, как только Сталин через год-два оказался бы готовым к нападению на нас, тут же наверняка последовали бы дальнейшие требования со стороны России; ведь для осуществления своих целей в Болгарии, на Дарданеллах и в финском вопросе он оказался достаточно силен уже к 1940 году. Сталин хотел выиграть время, после того как разгром Франции всего за шесть недель сорвал его график. Я не стал бы выдвигать такой гипотезы, если бы наше превентивное нападение в 1941 году не доказало уровень русских агрессивных намерений».
Когда из Москвы после возвращения туда Молотова поступил совершенно неудовлетворительный ответ от Сталина на германские предложения о присоединении СССР к Тройственному пакту, Гитлер больше не колебался. 26 ноября посол в Москве Ф.В. фон Шуленбург сообщил, что накануне Молотов пригласил его к себе и изложил условия, на которых СССР готов присоединиться к Тройственному пакту. Глава советского внешнеполитического ведомства, несомненно, говорил по поручению Сталина. Советский вождь хотел, чтобы Финляндия, Болгария и Румыния были отнесены к исключительной сфере советского влияния, а также настаивал на создании советских сухопутной и военно-морской баз в районе Босфора и Дарданелл. Ответом Гитлера стала директива № 21 от 18 декабря 1940 года о начале реализации плана «Барбаросса». Он не хотел так много уступать своему потенциальному противнику, столкновение с которым считал неизбежным. Укрепившись на Балканах и поставив под контроль румынскую нефть, Сталин значительно ухудшил бы стратегическое положение Германии. В то же время выполнение сталинских требований не делало СССР непримиримым врагом Англии и не исключало будущего советско-британского союза.
Целью операции «Барбаросса» провозглашалось уничтожение основной массы русской армии в Западной России и достижение в результате преследования линии Архангельск — Волга, с которой можно будет разрушить ударами авиации Уральский промышленный район.
План этой операции был уже не штабным этюдом или планом на всякий случай, а планом агрессии, ориентированной на определенный срок исполнения и предусматривающий широкомасштабное развертывание войск. Вот какую оценку дал ему Кейтель: «В начале декабря Гитлер принял окончательное решение готовить войну против Советского Союза с таким расчетом, чтобы иметь возможность начиная с марта 1941 года в любой момент дать приказ о планомерном сосредоточении войск на восточной границе, — это было равнозначно началу нападения в начале мая. Предпосылкой являлось беспрепятственное функционирование железнодорожного транспорта на полную мощность... Таким образом, в соответствии с отданными приказами свобода принятия решений сохранялась до середины мая. Как мне было ясно, только совершенно непредвиденные события еще могли бы изменить решение начать войну».
Йодль на Нюрнбергском процессе утверждал, что Гитлер опасался советского нападения на Германию летом 1941 года или зимой 1941/42 года. Однако никакими документами это не подтверждается. Летняя же дата 1941 -го опровергается тем обстоятельством, что в плане «Барбаросса» не было предусмотрено никаких мероприятий на случай широкомасштабного советского нападения. На процессе Йодль утверждал, что советовал Гитлеру: «Если нет никакого другого средства и если действительно нет никаких политических средств отвратить эту опасность (со стороны России. — Б. С.), то я вижу тогда только одну возможность, а именно нападение с превентивной целью...»
Столкновение двух тоталитарных диктатур неотвратимо приближалось, хотя из-за балканской кампании время германского вторжения было перенесено с середины мая на 22 июня. Не подозревая о намерениях противника, обе стороны практически одновременно двигались к барьеру. Но из-за менее четкой работы советских железных дорог, а возможно просто волею судьбы, Гитлер выстрелил первым. Но это все равно не принесло ему победы.
У Гитлера был единственный шанс добиться победы в России: выступить в роли освободителя ее народов от сталинской диктатуры, восстановить независимость Украины, государств Прибалтики и кавказских народов и сформировать антикоммунистическое российское правительство. Однако Гитлер не собирался сохранять Россию в качестве независимого государства, по крайней мере в европейской части страны. А Белоруссию, Украину и Прибалтику фюрер рассматривал лишь как жизненное пространство для германского народа. На этих территориях он не собирался создавать государства, пусть даже зависимые от Германии. А такая политика не позволяла сформировать массовые армии коллаборационистов и, наоборот, обеспечивала пополнение Красной Армии и антигерманских партизанских отрядов. Вот только один пример. Вскоре после занятия германскими войсками Львова капитан Теодор Оберлендер, занимавшийся формированием «восточных легионов», сумел добиться аудиенции у Гитлера. Он пытался убедить фюрера согласиться пообещать украинцам создание украинского государства. Гитлер прервал его доклад об Украине и сказал: «Вы в этом ничего не понимаете. Россия — это наша Африка, русские — это наши негры». Оберлендер позднее так суммировал свои впечатления от беседы: «С этим мнением Гитлера война проиграна»».
А 16 июля 1941 года на совещании с Кейтелем, Розенбергом, Ламмерсом, Гиммлером, Герингом и Борманом Гитлер сформулировал цели германской политики в России: «Мы не должны раскрывать свои цели перед миром. Это вовсе не требуется. Главное, чтобы мы сами знали, чего мы хотим... Итак, снова будем подчеркивать, что мы были вынуждены занять район, навести в нем порядок и принять меры безопасности. Мы были вынуждены в интересах населения заботиться о спокойствии, пропитании, путях сообщения и т. п. Отсюда и происходит наше регулирование. Таким образом, не должно быть выявлено, что речь идет об окончательном урегулировании (еврейского вопроса. — Б. С). Все необходимые меры — расстрелы, выселение и т. п. — мы, несмотря на это, осуществляем и можем осуществлять.
