Но тогда уже никакие, даже самые проникновенные речи, не могли спасти Рейх.
Показательно также следующее обстоятельство. Сталин, искренне считая себя выдающимся полководцем, позволил себе облачиться в маршальский мундир, а также разрешил присвоить себе звание генералиссимуса и Героя Советского Союза и наградить полководческими орденами Победы и Суворова. Следовательно, Иосифу Виссарионовичу необходимо было внешнее признание своих полководческих качеств, — видимо, в глубине души он таил сомнения по поводу собственных выдающихся заслуг. Вот Гитлер так и не присвоил себе никакого воинского звания, ни фельдмаршала, ни рейхсмаршала, да и без новых наград обошелся. Он так и остался ефрейтором с двумя Железными крестами, заслуженными на полях сражений Первой мировой, а в ставке вместо военного облачался в партийный мундир без знаков различия. Гитлеру совсем не нужны были внешние отличия власти в виде погон, позументов, лампасов и орденов. Он прекрасно знал, что его власть простирается и на рейхсмаршала Геринга, и на рейхсфюрера Гиммлера, и на других генералов и маршалов. И нисколько не сомневался, что является великим полководцем, отлично сознавая, что ни один фельдмаршал все равно не рискнет открыто утверждать обратное.
Был ли наделен полководческим талантом Сталин? На этот вопрос скорее придется дать отрицательный ответ. В отличие от Гитлера Иосиф Виссарионович не имел фронтового опыта и во многих тонкостях поддержания боеспособности войск не разбирался. Кроме того, Красная Армия по сравнению с вермахтом была гораздо менее совершенным военным инструментом, и использовать ее в соответствии с законами военного искусства вообще было весьма затруднительно. Жесткая сталинская система контроля над армией не допускала самостоятельных действий генералов и маршалов. Полководцем в этой системе мог быть только сам Сталин, который, как и Гитлер, принимал все важнейшие стратегические решения. Но Сталин, к его несчастью, полководческим даром не обладал, и это увеличило жертвы Красной Армии. К его принципиальным ошибкам следует отнести и нерациональную дислокацию Красной Армии в 1941 году, когда войска были сосредоточены в пограничных выступах и легко попадали в окружение, а также свойственную Сталину гигантоманию, когда масса боевой техники никак не соотносилась с количеством специалистов, способных этой техникой управлять. Сталинское стремление во что бы то ни стало наступать и следовать принципам стратегии сокрушения приводило только к неоправданным потерям, потому что состояние Красной Армии требовало более рационального использования преимущественно оборонительного способа действий и стратегии измора.
Сталин, безусловно, переиграл Гитлера как дипломат, став одним из создателей мощнейшей коалиции. Однако, повторю, к созданию этой коалиции были сильнейшие объективные основания, и прежде всего то, что Советский Союз был слабее Германии.
Если же подходить к военной деятельности фюрера объективно, то довольно трудно найти какие-либо очевидные принципиальные ошибки в его оперативно-стратегических решениях. Собственно, единственными бесспорными ошибками можно считать решение продолжать атаки на Сталинград силами далеко оторвавшейся от соседних войск 6-й армии, вместо того чтобы отвести ее от города на более безопасный рубеж, а также отказ от прорыва войск Паулюса в первые дни окружения, когда такое действие имело реальные шансы на успех. Вспоминая о Сталинграде, осенью 1944 года Гитлер говорил своему врачу-отоларингологу Э. Гизингу: «Нельзя сказать, что наша разведка ошиблась и мы не были информированы о большом скоплении русских войск на левом берегу Волги. Нельзя также сказать, что мы были застигнуты врасплох внезапным наступлением русских или капризами погоды. Я все учел и намерен был бороться той зимой и достичь решающего успеха. Но когда в декабре 1942 года ситуация под Сталинградом ухудшилась, меня подвела авиация, хотя Геринг обещал, что может гарантировать все снабжение 6-й армии в течение по меньшей мере 6 — 8 недель... Вдобавок в самое критическое время под Сталинградом, когда итальянцы сверху, а румыны снизу не смогли удержать фронт, меня не было на месте, так как я был в пути на своем спецпоезде. В течение примерно 24 часов я не мог руководить сам, а когда узнал о несчастье, было слишком поздно».
Катастрофу под Сталинградом, таким образом, Гитлер был склонен относить за счет несчастливого стечения обстоятельств. Аргумент насчет 24 часов, потерянных из-за его переезда, вряд ли основателен. Даже и в эти потерянные сутки он наверняка не отдал бы приказ о немедленном отводе 6-й армии, а это еще могло спасти положение. Слишком много значил для фюрера этот город, имевший огромное символическое и стратегическое значение. Именно с контролем над этим городом Гитлер связывал последние надежды на достижение решающего успеха в России. И в первый день советского наступления, когда еще не был до конца ясен масштаб катастрофы, он никогда бы не отдал приказ оставить Сталинград.
А вот насчет неожиданной нестойкости союзников Гитлер не лукавил. Конечно, он еще до начала русской кампании отдавал себе отчет, что итальянцы, румыны и венгры значительно уступают по боеспособности не только вермахту, но и Красной Армии. Но что они окажут столь слабое сопротивление натиску советских войск в ноябре — декабре 1942 года и буквально в одночасье сдадут свои позиции, не ожидали ни Гитлер, ни его генералы.
Также и реалистичность обещания Геринга бесперебойно снабжать 6-ю армию Паулюса всем необходимым в первые дни сталинградского окружения оценить было очень трудно. Ведь перед глазами Гитлера был успешный пример снабжения по воздуху в течение нескольких месяцев «котла» в Демянске, где было окружено лишь вдвое меньше немецких солдат, чем в Сталинграде. И при этом Гитлер все-таки не побоялся взять на себя ответственность за сталинградское поражение, не сваливая вину на генералов.
Что же касается тех ошибок, которые обычно приписывают Гитлеру германские генералы и союзные историки, то они при ближайшем рассмотрении не могут быть признаны таковыми. Например, решение Гитлера в августе 1941 года, перед тем как продолжить наступление на Москву, уничтожить группировку советских войск в районе Киева нельзя признать неправильным. Как отмечает В. Мазер, «было ли это августовское решение в действительности ошибкой Гитлера, невозможно ни достоверно доказать, ни опровергнуть». Во всяком случае, в результате осуществления приказа Гитлера вермахту удалось окружить и уничтожить советские армии как под Киевом, так и в районе Вязьмы и Брянска (в каждом из «котлов» было захвачено более 660 тысяч пленных). Если бы было принято мнение руководства ОКХ (Верховное командование германских сухопутных сил. — Б. С.) и группы армий «Центр» и генеральное наступление на Москву началось еще в августе, то немцам наверняка удалось бы разбить советские войска на подступах к Москве. Зато группировка у Киева избежала бы разгрома и наверняка усилила бы в дальнейшем оборону московского направления. И в результате вермахту все равно бы не удалось взять Москву, а потери Красной Армии, скорее всего, были бы даже меньше, чем они оказались в действительности в сентябре — октябре 1941 года.
Отмечу, что Гитлер прекрасно знал о трагической судьбе советских военнопленных и ничего не сделал для облегчения их участи. На Нюрнбергском процессе А. Йодль дал показания о положении советских военнопленных в районе Вязьмы поздней осенью и зимой 1941 года: «На места посылались несколько адъютантов фюрера, которые докладывали фюреру по этому вопросу в моем присутствии. Во время этих докладов речь шла о массовой смертности военнопленных после последнего крупного сражения и окружения под Вязьмой. Причины массовой смертности, как полагали адъютанты фюрера, сводились к следующему. Окруженные русские армии оказывали фанатичное сопротивление и в течение последних 8–10 дней не имели никакого продовольствия. Они питались корой и корнями деревьев, так как зашли во время отступления в самые непроходимые лесные районы. Они попадали к нам в плен в таком обессиленном состоянии, что не способны были даже передвигаться. При напряженном положении со снабжением, которое было в то время в связи с разрушением железных дорог, вывезти их всех куда-либо было невозможно. Каких-либо мест для их расквартирования поблизости не имелось. Спасти большую часть их можно было только с помощью немедленного и тщательного лечения в госпитальных условиях. Вскоре начались дожди, а затем холода. Именно это и стало причиной того, что такая значительная часть этих пленных в районе Вязьмы умерла в плену. Таков был доклад адъютантов фюрера, посланных в район Вязьмы. Такие же сообщения поступили и от генерал-квартирмейстера сухопутных войск».
