Миколайчик отвечает, что польское правительство готово пойти на то, чтобы договориться с ПКНО и с теми, кто вел борьбу в Польше в течение пяти лет оккупации.
Миколайчик спрашивает, как тов. Сталин представляет себе границы Польши.
Тов. Сталин отвечает, что Советское Правительство считает, что восточная граница Польши должна идти по линии Керзона, западная по реке Одер с оставлением города Штеттин у поляков, а района Кёнигсберга с городом Кёнигсберг — у русских.
Миколайчик говорит, что, следовательно, Львов и Вильно остаются в составе Советского Союза.
Тов. Сталин заявляет, что, согласно ленинской идеологии, все народы равноправны. Он, тов. Сталин, не хочет обижать ни литовцев, ни украинцев, ни поляков.
Миколайчик заявляет, что потеря Львова и Вильно будет обидой для польского народа. Польский народ этого не поймет, так как он считает, что Польша не должна понести ущерба, хотя бы потому, что в Польше не было ни одного квислинга.
Тов. Сталин замечает, что это не будет ущербом для Польши. Если говорить об ущербе, то он сможет сообщить, что большая группа русских националистов обвиняет Советское Правительство в том, что Советское Правительство разорило Россию потому, что в Россию не входит Польша, которая раньше была ее частью. Если слушать всякого рода обвинения, то можно совсем запутаться. Линия Керзона придумана не поляками и не русскими. Она появилась в результате арбитражного решения, вынесенного союзниками в Париже. Русские не участвовали в разработке линии Керзона. Он, тов. Сталин, должен при этом сказать, что мало найдется русских, которые согласятся на то, чтобы Белосток отошел к Польше, как это получается по линии Керзона.
Миколайчик заявляет, что он уверен, что если тов. Сталин сделает великодушный жест, то он получит благодарность польского народа и найдет союзника в нем.
Тов. Сталин заявляет, что Львов окружен украинскими селами. Советское Правительство не может обидеть украинцев. Нужно учитывать, что в Красной Армии много украинцев и что все они неплохо дерутся с немцами. Украинцы не потерпят того, чтобы Советское Правительство отдало Львов… <…> Тов. Сталин заявляет, что поляки получат вместо Львова Бреслау. У них будет достаточно руды и угля в Силезии».
Бросается в глаза, что Сталин говорил с Миколайчиком и другими членами польской делегации гораздо мягче, чем Молотов. Это у них с Вячеславом Михайловичем так было заведено: при встречах с иностранными делегациями Молотов играет роль «злого следователя», а Сталин, на контрасте — «доброго». Главным и в этой беседе был вопрос о взаимоотношениях ПКНО и лондонского правительства. Миколайчик выразил готовность включить коммунистов в будущее объединенное польское правительство, но сам хотел его возглавить. Он также настаивал, что в будущем польском правительстве должны быть представлены все партии, формирующие польское правительство в изгнании в Лондоне.
Сталин предлагал совсем другой сценарий политического будущего Польши. Он хотел, чтобы Миколайчик вместе с некоторыми членами лондонского правительства вошел бы в состав ПКНО, в котором по-прежнему бы доминировали коммунисты и другие просоветские силы. Иосифа Виссарионовича особенно тревожило, что лондонское правительство и Армия крайова будут пытаться создавать свои административные структуры и сохранять неподконтрольные советской стороне вооруженные отряды. А ведь именно для того, чтобы не допустить создания неподконтрольной СССР польской армии были расстреляны в 1940 году польские офицеры в Катыни. И то, что Миколайчик собирался в случае успеха восстания послать в Варшаву своего представителя, чтобы наладить функционирование правительства в польской столице, не могло не вызвать сталинский гнев. Просто так арестовать такое правительство, признаваемое Англией и США, и без шума разоружить десятки тысяч бойцов Армии Крайовой не получилось бы. К Варшаве в тот момент было приковано внимание американской и британской общественности. Рузвельту и Черчиллю пришлось бы прислушаться к своему общественному мнению. Альтернатива могла бы тогда встать так: или серьезный конфликт с западными союзниками, или признание как минимум двоевластия в Польше, с правительствами в Люблине и Варшаве.
Практически в этот день, 3 августа, и была решена судьба Варшавского восстания. Решена она была довольно зловещей сталинской фразой: «Дай бог, чтобы это было так» в ответ на предположение Миколайчика, что Варшава вскоре будет освобождена. В этот момент Иосиф Виссарионович твердо решил: Красная армия варшавским повстанцам помогать не будет. Он, как кажется, искренне недооценивал боевые возможности Армии крайовой, веря донесениям советских партизан и разведчиков о том, что «аковцы» не представляют серьезной силы. И Сталин верил, что немцам быстро удастся подавить восстание, после чего Красная армия сможет спокойно возобновить наступление и быстро занять Варшаву, а там и Берлин недалеко. Поэтому 5 августа он писал Черчиллю: «Думаю, что сообщенная Вам информация поляков сильно преувеличена и не внушает доверия. К такому выводу можно прийти хотя бы на том основании, что поляки-эмигранты уже приписали себе чуть ли не взятие Вильно какими-то частями Краевой Армии и даже объявили об этом по радио. Но это, конечно, не соответствует действительности ни в коей мере. Краевая Армия поляков состоит из нескольких отрядов, которые неправильно называются дивизиями. У них нет ни артиллерии, ни авиации, ни танков. Я не представляю, как подобные отряды могут взять Варшаву, на оборону которой немцы выставили четыре танковые дивизии, в том числе дивизию „Герман Геринг“».
Похоже, Сталин искренне верил, что за годы войны Польша полевела и теперь ПКНО действительно представляет большинство польского народа. Хотя и польским левым он никогда до конца не доверял, как, впрочем, не доверял никому.
На самом деле после начала Второй мировой войны влияние левых в Польше, представленных коммунистами и близкими к ним группами, скорее упало. Они в польском общественном мнении стойко ассоциировались с Советским Союзом, а советский престиж после оккупации Красной армией восточных польских воеводств и расстрела в Катыни (мало кто в Польше сомневался, что это советских рук дело) существенно упал. И само восстание в Варшаве продемонстрировало, что польское общество скорее поддерживает лондонское правительство в изгнании и Армию крайову, которой вынуждены были подчиниться и коммунистические отряды. Да и оружия у «аковцев» все-таки оказалось побольше, чем думал Сталин, иначе бы они не продержались в Варшаве целых два месяца. На столь длительное сопротивление повстанцев Сталин никак не рассчитывал, и оно очень скоро поставило перед ним ряд новых политических и стратегических проблем.
Когда Сталин говорил Миколайчику о своем стремлении считаться с интересами и чувствами народов (дескать, украинцы и литовцы обидятся, если Львов и Вильно останутся польскими), это была чистая демагогия. Никакого народного волеизъявления Сталин никогда не допускал. Части Красной армии и НКВД уже вели напряженные бои с Украинской повстанческой армией, население Западной Украины рассматривалось как враждебное советскому строю, и его требовалось «умиротворить». Столь же долго пришлось сражаться советским войскам с литовскими партизанами — сторонниками независимости. А когда Сталин обещал полякам силезский уголь и нефтехимию, он забыл уточнить, что то и другое придется поставлять исключительно в СССР, причем по весьма дешевой цене.
