В мемуарах Рокоссовский расценил майские и июльские атаки 16-й армии как бесцельные: «Генералиссимус Суворов придерживался хорошего правила, согласно которому „каждый солдат должен знать свой маневр“. И мне, командующему армией, хотелось тоже знать общую задачу фронта и место армии в этой операции. Такое желание — аксиома в военном деле. Не мог же я удовлетвориться преподнесенной мне комфронтом формулировкой задачи — „изматывать противника“, осознавая и видя, что мы изматываем прежде всего себя».
В начале июля Рокоссовского назначили командовать Брянским фронтом. В связи с этим, по всей видимости, произошла первая встреча Константина Константиновича со Сталиным. Согласно записи в журнале посещений, в первый раз в кремлевском кабинете вождя Рокоссовский оказался 13 июля 1942 года. Тут следует оговориться, что Сталин принимал своих подчиненных не только в кремлевском кабинете, но и на своих дачах, а также в кремлевской квартире. Однако регистрация посетителей велась только в кремлевском кабинете. Поэтому не исключено, что Рокоссовский встречался со Сталиным чаще, чем это указано в кремлевском журнале.
На Брянском фронте Рокоссовский отразил попытки немцев продвинуться вдоль Дона на север. Но в целом это направление летней кампании 1942 года оказалось второстепенным. Основные события развертывались сначала под Воронежем, а потом — на Сталинградском и Кавказском направлениях.
Об обстоятельствах своего назначения Константин Константинович так вспоминал в неопубликованной при жизни части мемуаров:
«Продвинуться вперед нашим войскам не удалось. Наступательные действия 16-й армии закончились. По приказу фронта она перешла к обороне.
Наконец-то!.. Только все же слишком поздно. Немецко-фашистские войска к этому времени, пополнив части людьми, вооружением и техникой и подтянув свежие соединения с запада, сами перешли в наступление, взяв инициативу в свои руки. Красная Армия, истощенная непрерывными наступательными действиями зимой и весной 1942 года, не в состоянии была помешать им.
В начале июля 1942 года меня вызвал к телефону ВЧ командующий фронтом и сообщил, что Ставка намерена назначить меня командующим Брянским фронтом.
К вечеру того же дня поступило распоряжение Ставки ВГК о назначении. Я срочно убыл в Москву. В Ставке я был тепло принят Верховным Главнокомандующим. Он в общих чертах познакомил меня с положением на воронежском направлении, а после этого сказал, что если у меня имеются на примете дельные работники, то он поможет мне их заполучить для укомплектования штаба и управления Брянского фронта. В то время часть войск и аппарата управления Брянского фронта передавалась новому — Воронежскому фронту, который должен был встать между Брянским и Юго-Западным. Я назвал М. С. Малинина, В. И. Казакова, Г. Н. Орла и П. Я. Максименко…
Я узнал, что обстановка на Брянском фронте сложилась весьма серьезная.
Сосредоточив крупные силы на южном крыле советско-германского фронта и воспользовавшись тяжелым поражением войск Юго-Западного фронта под Харьковом, немецко-фашистские войска 28 июня перешли в наступление на воронежском направлении. Нанеся удар на стыке Брянского и Юго-Западного фронтов, они прорвали нашу оборону и стали быстро продвигаться в направлении Воронежа и к Дону.
Рядом частных операций противнику удалось срезать вклинения, образовавшиеся в его обороне в ходе весенних наступательных действий советских войск. Тем самым он обеспечил себе исходное положение для начавшейся летней наступательной операции. В результате крупных просчетов, допущенных Генеральным штабом и Ставкой ВГК, инициатива опять перешла полностью в руки противника.
Уходил я из Генерального штаба с тяжелым чувством обиды и болью в сердце. Покоя не давало сознание того, что совершенно иначе развернулись бы события летом 1942 года, если бы Красная Армия воспользовалась завоеванной в Московской битве передышкой. Своевременно перейдя к стратегической обороне, она пополнила бы понесенные за 1941 год потери и создала бы к летней кампании крупные стратегические резервы…
Уместно заметить, что порой в поспешных мероприятиях, проводимых решениями Ставки, пытавшейся немедленно реагировать на происходившие на фронте события, отсутствовала дальновидность, необходимая для столь ответственного органа. Война, по сути дела, только начиналась, и это тоже необходимо было учитывать нашему Верховному Главнокомандованию и Генеральному штабу при планировании операций.
Приведу примечательный пример. Уже после окончания войны во время неоднократных встреч со Сталиным доводилось от него слышать: „А помните, когда Генеральный штаб представлял собой комиссар штаба Боков?..“ При этом он обычно смеялся. Да, к сожалению, так бывало. Вместо того чтобы управлять вооруженными силами, находясь в центре, куда стекаются все данные о событиях на театрах войны и где сосредоточены все нервы управления, представители Верховного Главнокомандующего отправлялись в войска. Там они, попадая под влияние „местных условий“, отрывались от общей обстановки, способствовали принятию Ставкой ошибочных решений и своими попытками подменять командующих только мешали им».
Рокоссовского возмущало, что представители Ставки (а чаще всего в этом качестве выступали заместитель Верховного главнокомандующего Г. К. Жуков и начальник Генштаба А. М. Василевский), не неся, по сути, никакой ответственности за исход операций, фактически подменяли собой фронтовое командование, чтобы в случае успеха разделить с ним лавры победителей. При этом они практически не занимались тем, чем должны были заниматься — централизованной координацией действий всех фронтов, наиболее целесообразным распределением между ними сил и средств, долгосрочным стратегическим планированием и предвидением наиболее вероятных действий противника.
Бывший командующий 65-й армией генерал армии П. И. Батов так описал свою первую встречу с Рокоссовским на Брянском фронте: «В середине июля 1942 года Брянский фронт принял в командование К. К. Рокоссовский. И солдаты и генералы вздохнули с облегчением, мы сразу почувствовали руку опытного организатора. Мне представилась счастливая возможность несколько месяцев поработать рядом с выдающимся полководцем и его боевыми соратниками в самом штабе фронта.
Все работники управления считали службу с Константином Константиновичем Рокоссовским большой школой. Он не любил одиночества, стремился быть ближе к деятельности своего штаба. Чаще всего мы видели его у операторов или в рабочей комнате начальника штаба. Придет, расспросит, над чем товарищи работают, какие встречаются трудности, поможет советом, предложит обдумать то или другое положение. Все это создавало удивительно приятную рабочую атмосферу, когда не чувствовалось ни скованности, ни опасения высказать свое суждение, отличное от суждений старшего. Наоборот, каждому хотелось смелее думать, смелее действовать, смелее говорить. Одной из прекрасных черт командующего было то, что он в самых сложных условиях не только умел оценить полезную инициативу подчиненных, но и вызывал ее своей неутомимой энергией, требовательным и человечным обхождением с людьми. К этому нужно прибавить личное обаяние человека широких военных познаний и большой души. Строгая благородная внешность, подтянутость, выражение лица задумчивое, серьезное, с располагающей улыбкой в голубых, глубоко сидящих глазах. Преждевременные морщины на молодом лице и седина на висках говорили, что он перенес в жизни немало. Речь немногословна, движения сдержанные, но решительные. Предельно четок в формулировке боевых задач для подчиненных. Внимателен, общителен и прост».
