«По моему мнению, для оздоровления армии, если еще не поздно, необходимо прежде всего, чтобы правительство отказалось от так называемой „демократизации армии“ и „революционной дисциплины“, чтобы была проведена в жизнь так называемая „Корниловская программа“. При этих условиях я видел возможность начать в армии работу. Пользуясь зимним затишьем и оттяжкой германцами значительных сил на западный фронт, можно было, оттягивая постепенно часть корпусов в тыл, выделить из частей наиболее слабый элемент; остающимися пополнить выделенные в дивизиях ударные батальоны, кои могли быть развернуты в полки и бригады. По этому расчету число пехотных дивизий должно было уменьшиться, сколько мне помнится, вдвое, но зато дивизии эти были бы боеспособны. Выделенные из полков негодные элементы могли бы быть сведены в рабочие роты с особо строгой дисциплиной. Эти роты могли бы употребляться на тыловую службу, и возвращение из них обратно в строй должно было быть допускаемо по прошествии некоторого времени и с соответствующей аттестацией начальства. Служба в строю, по моей мысли, должна была быть обставлена рядом служебных и материальных преимуществ по сравнению с тыловой. Конечно, все эти меры могли дать соответствующие результаты лишь при условии изменения общего порядка в армии».
Вырубову план понравился, и он доложил о нем H. H. Духонину и генерал-квартирмейстеру Ставки М. К. Дитерихсу. Те чрезвычайно заинтересовались. Дитерихс просил Врангеля подготовить письменный доклад о реорганизации армии. Барон взял себе в помощники подполковника Генштаба Яковлева и через десять дней представил Дитерихсу и Вырубову текст. Они внесли ряд изменений, однако принципиальные положения плана возражений не вызвали. Врангелевский проект направили на утверждение в Петроград.
Однако Петр Николаевич мало верил в возможность воплощения в жизнь всех намеченных мер. Предлагая их, он лишь рассчитывал войти в непосредственный контакт с ударными батальонами, которые состояли из добровольцев, главным образом офицеров. Действительно, в условиях разложения армии и всевластия солдатских комитетов никто не остался бы в каторжных «рабочих ротах», да их и некому было бы охранять. Добровольческих же ударных батальонов было так мало, что они никак не смогли бы удержать фронт даже против значительно ослабленных австро-германских войск. Спасение, быть может, было в немедленном заключении сепаратного мира, но эту идею единодушно отвергали и Керенский, и Духонин, и Врангель, и подавляющее большинство русских офицеров и генералов, считавших бесчестным изменять союзническому долгу и отрекаться от трех лет доблестной борьбы с врагом. Замирение с немцами означало бы для Врангеля, как и для десятков тысяч офицеров, утрату смысла жизни и понятия чести. Потому-то они столь резко осудили впоследствии Брест-Литовский мир.
Шестого октября 1917 года Керенский утвердил представленную Вырубовым докладную записку, в основу которой лег проект генерала Врангеля по реорганизации армии. Но никаких шагов в этом направлении Временное правительство предпринять уже не успело — 25 октября к власти пришли большевики.
Врангель вспоминал:
«1-го ноября Керенский бежал, предав своих товарищей по кабинету, армию и Россию, 5-го ноября декретом совнаркома Верховным главнокомандующим назначен прапорщик Крыленко. В Ставке делали еще потуги сформировать „демократическое правительство“, председателем правительства намечался В. М. Чернов. Я сидел у Вырубова, когда доложили о его приходе. Желая избегнуть встречи с этим господином, я поспешил выйти из кабинета. Одновременно с Черновым прибыл и бывший военный министр генерал Верховский. Я имел случай его видеть, и он произвел на меня впечатление самоуверенного ничтожества.
В день, когда мне стало известно о назначении Верховным главнокомандующим прапорщика Крыленко, я решил уехать из армии. Генерал Духонин меня более не удерживал. Получив нужные бумаги, я зашел к Вырубову попрощаться. Я застал его сильно расстроенным, он только что вернулся от Духонина, который получил известие об отданном Крыленкой приказе войскам „вступить в переговоры с противником“, при этом Крыленко телеграфировал Духонину, требуя сдачи должности начальнику гарнизона, генералу Бонч-Бруевичу. Бездарный, тупой и на редкость беспринципный — Бонч-Бруевич успел втереться в доверие могилевского совдепа. Генерал Духонин предложил генералу Дитерихсу и Вырубову освободить их от связывающего слова не оставлять друг друга. Вырубов отказался, решив до конца разделить участь с главнокомандующим, Дитерихс же, хотя и решил остаться, но в качестве „частного человека“, заручившись приказом за подписью Духонина об откомандировании в Кавказскую армию. По словам Вырубова, генерал Духонин решил Ставку переносить в Киев.
С тяжелым чувством я выехал из армии. Восемь месяцев тому назад Россия свергла своего Монарха. По словам стоявших у власти людей, государственный переворот имел целью избавить страну от правительства, ведшего ее к позорному сепаратному миру. Новое правительство начертало на своем знамени: „Война до победного конца“. Через восемь месяцев это правительство позорно отдало Россию на милость победителю. В этом позоре было виновато не одно безвольное и бездарное правительство. Ответственность с ним разделяли и старшие военачальники, и весь русский народ. Великое слово „свобода“ этот народ заменил произволом и полученную вольность претворил в буйство, грабеж и убийство».
После большевистского переворота, 10 ноября, Врангель от службы отказался. Но характерно, что он не принял участия в движении на Петроград 3-го конного корпуса, с помощью которого Керенский хотел подавить большевистское восстание. Барон явно не собирался восстанавливать «главноуговаривающего» у власти. Не пытался он и убедить Духонина организовать сопротивление приближавшимся к Могилеву отрядам большевиков. Не советовал Врангель и освобождать Корнилова и других арестованных, содержавшихся в тюрьме Быхова, недалеко от Ставки. Корнилов, Деникин и другие участники контрреволюционного выступления во многом были для Петра Николаевича чужими людьми, ведь они являлись «февралистами» и республиканцами, а тот же Корнилов в начале революции арестовывал царскую семью. Врангель еще не был готов вместе с ними вступить в борьбу с большевиками — он предпочел уехать в Крым, чтобы отсидеться и подождать прояснения политической обстановки.
С ДОБРОВОЛЬЦАМИ ГЕНЕРАЛА ДЕНИКИНА
В Крыму у семьи Врангеля была дача в Ялте, на Нижне-Массандровской улице.
Большевистская революция пришла в Ялту не сразу. Она уже победила в Севастополе, но на южном берегу местное татарское население было враждебно к большевикам. Порядок в городе поддерживался состоявшим из татар эскадроном Крымского конного полка.
Морской офицер С. А. Мацылев вспоминал, как встретился с Врангелем 26 ноября 1917 года:
«…Георгиевский праздник… отмечался торжественным молебном в соборе и вечером благотворительным концертом в гостинице „Россия“.
После молебна в ограде собора в отдельных группах живо обсуждалось происшествие последней ночи (пьяный комендор со вспомогательного крейсера „Король Карл Румынский“ пальнул по городу из орудия, а матросы разграбили несколько лавок. — Б. С.). В одной из них, состоящей по преимуществу из офицеров, выделялась высокая, стройная фигура молодого генерала с энергичным, худым, резко очерченным лицом. Одет он был в офицерское пальто мирного времени, в петлице которого виднелась Георгиевская ленточка. Он громким голосом говорил, что всем офицерам необходимо теперь же сорганизоваться, чтобы в случае нужды дать соответствующий отпор всякой попытке произвести беспорядок. Его внимательно слушали…
