Книга Тухачевский, страница 57. Автор книги Борис Соколов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Тухачевский»

Cтраница 57

Тухачевский расстегнул крючок воротника гимнастерки, потом снова застегнул ее: „Благодарю вас. Извините, я должен позвонить, узнать о здоровье жены“. Он вышел из зала своей ровной, неторопливой походкой.

Как только окончилась торжественная часть, Тухачевский ускакал куда-то верхом. Ординарец рассказывал, что командарм вернулся только под утро».

В результате Чернолусская получила отставку. Тухачевский вернулся к жене. Но по-настоящему они так и не помирились. Лидия Норд рассказывала, что, впервые после долгого перерыва увидев Тухачевского у своей постели, «Лика страшно побледнела и прикрыла глаза. Он нагнулся и слегка коснулся губами ее лба. Потом подошел к колыбельке и долго с любопытством разглядывал дочь». Лика и Тухачевский почти не разговаривали, хотя Михаил Николаевич теперь регулярно навещал дочь, которую назвали Ириной (опять же нет уверенности, что мемуаристка указывает правильное имя, равно как и в случае с Чернолусской). Будто бы на этом имени настоял Тухачевский, заменив другое, данное женой, и сам зарегистрировал дочь. Дома девочку окрестили. Крестным отцом был Евгений Иванович, крестной матерью — двоюродная сестра Лики (уж не Лидия ли Норд?).

Через три месяца отец, взяв девочку на руки, уверенно заключил, что пошла она в Тухачевских. И добавил, обращаясь к Анне Михайловне, но так, чтобы слышала Лика: «Подрастет немного — тогда займусь ею как следует. Надо ребенка воспитывать рано и твердо…» Но жена не принимала попыток мужа заявить свои права на дочь. Лидия Норд отмечает, что делал он это порой очень своеобразно. Например, брал не понравившуюся игрушку или другую вещь и, ни слова не говоря, бросал в печку. Зато в следующий приезд привозил ей замену. По наблюдениям свояченицы, «Тухачевский не требовал возвращения жены, но сумел поставить себя в лесничестве так, что все чувствовали — он муж Лики. После рождения ребенка он аккуратно из своего жалованья вручал Анне Михайловне порядочную сумму денег на расходы, а когда та вздумала сделать в его присутствии какое-то замечание Лике, то Михаил Николаевич вежливо, но решительно остановил ее, указав, что Лика уже не ребенок и его жена. Лесничий, обожавший свою „первую внучку“, был подкуплен отношением Тухачевского к ребенку и защищал перед племянницей „право отца“».

Однако заняться воспитанием Ирины Тухачевскому, к несчастью, было не суждено. Всё испортил неожиданный визит в лесничество Чернолусской. Она представилась сестрой Тухачевского и вызвала Лику на приватный разговор. Уже во время этого разговора Анна Михайловна поняла, кем именно является неожиданная гостья, хотела помешать беседе, но дверь в комнату была заперта на ключ. Через час Татьяна вышла и молча покинула дом. После ее ухода Лика сказала Анне Михайловне: «Да что ты, тетя… Неужели вы думали, что я не знала о ней еще тогда… Только предупреди дядю — я ей дала слово, что Михаил Николаевич не узнает о том, что она была здесь… И потом, не надо нового скандала…» Вечером приехал Тухачевский. Он пытался выглядеть веселым, только прятал под скатертью руку со свежими продольными царапинами — вероятно, след бурного объяснения с Чернолусской. Михаил Николаевич заночевал в лесничестве. Перед сном Анна Михайловна спросила мужа: «Ты думаешь, что она его любит и простила ему еще тогда, когда узнала?» — «Она не простила… Может быть, она его любит, но между ними стало еще что-то другое… Она все равно уйдет от него…»

Так и случилось. Через месяц Лика с дочерью уехала к бабушке в Харьков. С тех пор Тухачевский видел Ирину не чаще, чем раз в полгода, но никогда не встречался при этом с ее матерью: Лика не выходила к нему. Вскоре дочь умерла от дифтерита. Разошедшиеся супруги встретились на ее похоронах. Телеграмма о болезни Ирины не застала Тухачевского на месте, и он увидел дочь уже в гробу. Дома Михаил Николаевич увидел вязанные башмачки Ирины и взял их себе. С тех пор, по уверению Лидии Норд, он всегда носил их с собой на память о дочери и Лике. Много лет спустя, в 1931 году, незадолго до отъезда из Ленинграда в связи с назначением в Москву, Тухачевский, доставая из кармана рецепт, выронил на пол конверт с Ириниными башмачками. По тому, как смутился при этом Михаил Николаевич, по тому, как сразу бросился к выходу и ни с того ни с сего ударил ногой попавшийся на пути маленький круглый столик, да так сильно, что столик отлетел к печке и раскололся, Лидия Норд поняла, что Лику он все еще любит. Да и предшествовавшая скандалу реплика свояченицы о том, что Лика вполне счастлива со вторым мужем, вызвала слишком раздраженную реакцию, показавшую, что ко второй жене Тухачевский все еще неравнодушен: «Счастлива? — рванул он пояс. — Но только он ей не муж… Да… Да!.. Не муж! Пусть она не забывает, что мы были обвенчаны… Она может иметь двадцать гражданских разводов, но в глазах церкви и перед лицом Бога останется на всю жизнь моей женой. Спроси священника, „верующая“ женщина». Лидия Норд не могла скрыть своего удивления: «В глазах церкви — может быть… А Бог правду видит. И мне кажется очень странным, когда коммунист начинает вдруг апеллировать к церкви и к Богу».

Действительно, для правоверного атеиста Тухачевского каким-то неестественным кажется обращение к Богу в минуту душевного смятения. Но, возможно, в глубине сознания у Михаила Николаевича оставалось чувство богооставленности, некие остатки религиозного чувства, которого не вытеснила полностью коммунистическая идея? Может быть, отсюда, из стремления заглушить внутренний зов к Богу, идет его издевательство над обрядами и догматами, как христианскими, так и мусульманскими, о котором рассказывают мемуаристы? Как вспоминает генерал-майор Н. И. Корицкий, однажды в 18-м во время боев в Поволжье кто-то из сослуживцев привез Тухачевскому «широченный татарский халат. Михаил Николаевич облачился в него, соорудил из полотенца подобие чалмы и, усевшись по-турецки, стал на татарском языке призывать правоверных к молитве — ни дать ни взять муэдзин на минарете». А позднее в Смоленске старожилам запомнилось, как Михаил Николаевич гулял по городу со своей собакой по кличке Христосик.

Кстати, с помощью эпизода с башмачками и разбитым столиком Лидия Норд хотя и очень своеобразно, но вводит в свои воспоминания близкую к истинной скрытую датировку событий, замаскированную лежащей на поверхности вымышленной хронологией. Она утверждает, что отъезд Тухачевского из Ленинграда и его назначение в Москву, равно как и сцена с башмачками, произошли в 1925 году, еще до последовавшей в этом же году смерти Фрунзе. Однако в начале повествования свояченица маршала проговаривается, что этот эпизод относится ко времени через двенадцать лет после кончины дочери Тухачевского. По всем данным знакомство и свадьба Михаила Николаевича и Лики состоялись зимой 1920/21 года, так что умереть Ирина могла никак не ранее 1922 года, уже во время вторичного командования ее отца Западным фронтом. Между тем Тухачевский возглавлял Ленинградский военный округ в 1928–1931 годах. Следовательно, история, рассказанная Лидией Норд, случилась в 31-м году.

Думаю, что не только роман Тухачевского с Чернолусской или какой-то другой женщиной привел к тому, что Лика порвала с мужем. Ведь год их брака для Тухачевского был годом Кронштадта и Тамбова, годом расправы с теми, кого еще несколько месяцев назад красные называли «своими» и чьим именем собирались вершить мировую революцию. Я уже привел в главе о Кронштадтском восстании рассказ Михаила Николаевича свояченице о своих чувствах по поводу его подавления. Наверняка убежденность в своей правоте стоила Тухачевскому немалых душевных усилий. И Лика могла ужаснуться нравственной перемене, происшедшей в муже (или только сейчас ею замеченной), его готовности без сожаления расстреливать соотечественников, часто безоружных, доведенных до крайности тяготами войны и продразверстки. А Тухачевский, похоже, любил ее до конца жизни, хотя и женился потом в третий раз, да и любовниц имел достаточно.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация