Лидия Норд тоже упоминает, что поводом для смещения ее зятя послужили его связи с женщинами. Она передает разговор Тухачевского с Гамарником, а также описывает подавленное состояние маршала: «Смещение Тухачевского… ошеломило не только сотрудников Наркомата обороны и Генерального штаба, но и всю армию. Тухачевский принял это как пощечину. Сразу осунувшийся, непрерывно теребя душивший его воротник гимнастерки, он сидел и писал письма, — Ворошилову, в ЦК партии и Сталину, требуя полной отставки и демобилизации. Он писал, рвал написанное и снова писал. Отправив письма, сказал: „Возможно, погорячившись, я написал лишнее, но это ничего… они еще не раз вспомнят меня…“ Вместо ответа он получил от Ворошилова предписание немедленно выехать по месту назначения. Сталин молчал (о том, что Тухачевский все-таки встретился с вождем, Лидия Норд не знала. — Б. С.)… Лучше всех отнесся к опальному маршалу Гамарник. Глава Политического Управления армии, не кривя душой, сообщил Тухачевскому, что у него есть копия постановления ЦК партии относительно снятия Тухачевского с поста заместителя наркома. „Кто-то под тебя, Михаил Николаевич, сильно подкапывался последнее время, — сказал он. — Но, между нами говоря, я считаю, что все обвинения ерундовые… Зазнайство, вельможничество и бытовое разложение, конечно… Бабы тебя сильно подвели — эта… твоя блондинка, Шурочка… И 'веселая вдова'— Тимоша Пешкова“. — „Со Скоблиной я уже несколько лет тому назад порвал, — ответил Тухачевский, — а за Надеждой Алексеевной больше ухаживал Ягода, чем я“. „А ты со Скоблиной не виделся, когда вернулся из Англии, не привозил ей подарков?..“ — „Не виделся и никаких подарков не привозил. Она мне несколько раз звонила по телефону, но я отвечал, что очень занят“. — „И лучше не встречайся с ней больше… И с Ягодой не соперничай… А в остальном положись на меня. Обещаю тебе, что постараюсь это всё распутать и уверен — ты недолго будешь любоваться Волгой, вернем тебя в Москву“.
Михаил Николаевич вернулся от Гамарника несколько успокоенный, но возмущаться не переставал. „Когда у нас хотят съесть человека, то каких только гадостей ему не припишут, — говорил он, шагая по комнате. — Разложение… Три раза был женат. Ухаживаю за женщинами… Вот наш мышиный жеребчик — Михаил Иванович Калинин, отбил Татьяну Бах от Авербаха и третий год содержит ее в роскоши, и ЦК партии покрывает все 'Бах-Бахи' всесоюзного старосты…“
В тот же день Шура несколько раз звонила Тухачевскому, говорила, что ей совершенно необходимо поговорить с ним „по очень, очень важному делу“, но Тухачевский сам к телефону не подходил и просил сказать ей и тем, с кем не хотел разговаривать, что его нет. „Натворила, дуреха, из ревности делов, а теперь лезет с раскаяньем…“ — сказал он о ней».
Тут необходимо несколько пояснений. Надежда Алексеевна Пешкова (урожденная Введенская) по прозвищу «Тимоша» была вдовой сына писателя Горького Максима Алексеевича Пешкова и, вероятно, любовницей не только Тухачевского, но и некогда всесильного главы НКВД Г. Г. Ягоды, в 1936 году снятого со своего поста, а позже арестованного и расстрелянного вместе с лидерами правых — Бухариным и Рыковым. Шура же Скоблина, по утверждению Лидии Норд, была племянницей одного из руководителей РОВСа и давнего советского агента Н. В. Скоблина, который сыграл определенную роль и в деле Тухачевского. Роман Тухачевского со Скоблиной закончился за несколько лет до рокового мая 37-го, и она, будучи тайной осведомительницей НКВД, писала на маршала доносы. Говоря же о славившемся своими любовными похождениями «всесоюзном старосте», Тухачевский явно имел в виду распространявшийся оппозиционерами рукописный памфлет «О том, как наш староста Калиныч отбил Татьяну Бах у Авербаха». В середине 20-х в одном из советских юмористических журналов даже появилась карикатура, изображающая, по выражению Троцкого, «главу государства в очень интимной обстановке».
Похоже, что предлогом для смещения маршала послужила связь не только с Юлией Кузьминой, но и с другими женщинами. Через «Тимошу» при желании его нетрудно было соединить с Ягодой и правыми. В этом направлении и вели разработку Тухачевского органы госбезопасности. В двадцатых числах апреля были получены показания от арестованных бывшего начальника Особого отдела НКВД М. И. Гая и бывшего заместителя наркома внутренних дел Г. Е. Прокофьева о сговоре Тухачевского, Уборевича, Корка, Шапошникова и других военачальников с Ягодой. Однако сам Генрих Григорьевич этого пока не подтверждал. На допросе 26 апреля 1937 года он настаивал: «Личных связей в буквальном смысле слова среди военных у меня не было. Были официальные знакомства. Никого из них я вербовать не пытался». Сговорчивее оказался один из подчиненных Ягоды, бывший заместитель начальника одного из отделов НКВД З. И. Волович, которого Прокофьев упомянул как человека, через которого Ягода старался установить связь с Примаковым, Путной и другими военными заговорщиками. 27 апреля Волович был «особо допрошен», то есть с применением мер физического воздействия, и дал развернутые показания на Тухачевского как на участника заговора, призванного обеспечить его поддержку воинскими частями.
Направлявшийся в Куйбышев Михаил Николаевич, разумеется, еще ничего не знал об этих грозных обвинениях. По утверждению Лидии Норд, перед отъездом его принял Ворошилов. Во время их беседы будто бы присутствовал начальник Особого отдела Московского военного округа. «Когда я благодарил Климента Ефремовича за „оказанное мне доверие“ — он был белый как стена и совсем растерянный. Я собрал все силы, чтобы не сорваться, но всё же оставил их с очень кислыми лицами», — рассказывал Михаил Николаевич домашним. Очевидно, нарком уже знал, что жить Тухачевскому осталось совсем немного, и испытывал чувство, что беседует с живым трупом, — отсюда охвативший Ворошилова ужас. Некоторые друзья стали отворачиваться от опального маршала. Так, Лидия Норд уверяет, что с ним отказался встретиться Эйдеман, заявивший: «Политбюро знает, что делает. Без уважительных причин Тухачевского бы не сняли».
Сам Михаил Николаевич еще не понимал своей обреченности. Какая-то смутная надежда, что со временем всё образуется и он вернется в Москву на прежнюю должность, всё же теплилась. В Куйбышев Тухачевский прибыл 14 мая. Его приезд запомнился генерал-лейтенанту П. А. Ермолину, бывшему в то время начальником штаба одного из корпусов в Приволжском округе, а ранее знакомому с Михаилом Николаевичем по военной академии в Москве. Вскоре после приезда в Куйбышев Тухачевский отправился на окружную партконференцию. Ермолин вспоминал: «В первый же день работы конференции пронесся слух: в округ прибывает новый командующий войсками М. Н. Тухачевский, а П. Е. Дыбенко отправляется в Ленинград. Это казалось странным, маловероятным. Положение Приволжского военного округа было отнюдь не таким значительным, чтобы ставить во главе его заместителя наркома, прославленного маршала. Но вместе с тем многие командиры выражали удовлетворение. Служить под началом М. Н. Тухачевского было приятно.
На вечернем заседании конференции Михаил Николаевич появился в президиуме… Его встретили аплодисментами. Однако в зале чувствовалась какая-то настороженность. Кто-то даже выкрикнул: „Пусть объяснит, почему сняли с замнаркома!“ Во время перерыва Тухачевский подошел ко мне. Спросил, где служу, давно ли ушел из академии. Непривычно кротко улыбнулся: „Рад, что будем работать вместе. Все-таки старые знакомые…“ Чувствовалось, что Михаилу Николаевичу не по себе. Сидя неподалеку от него за столом президиума, я украдкой приглядывался к нему. Виски поседели, глаза припухли. Иногда он опускал веки, словно от режущего света. Голова опущена, пальцы непроизвольно перебирают карандаши, лежащие на скатерти.
