– Не стоило нам торопить события, – говорила девчонкам Настька Шевченко на перемене после урока. – Надо было прислать ему записку на дискотеке, которая будет в пятницу. Нежные чувства и история – несовместны! Эх, как же мы не подумали… А на дискотеке да под музычку она бы пришлась к месту. И еще там можно было бы написать, чтобы после получения записки он пригласил ту девочку из нашего класса, которая ему больше всех нравится.
– Так ведь еще не поздно! – подхватила Наташка. – Может, так и сделать, а, девчонки?
И девчонки согласно закивали.
– Меня Игорь никогда не пригласит, – сказала мне Машка, когда мы с ней шли домой.
– Меня тоже, – ответила я.
Кстати, после моей просьбы внимательно посмотреть на себя в зеркало Калашникова решила, что ресницы у нее и впрямь ничего.
– Кать! Посмотри на меня повнимательней! – попросила она. – Может быть, ты заметишь во мне еще чего-нибудь хорошее…
Я не стала упрямиться, посмотрела и нашла, что у Машки хорошая современная фигура и что если она перестанет сутулиться, то вообще будет не хуже Шевченко, которая ходит, как королева. Калашникова обещала поработать над собой и к пятничной дискотеке выпрямиться.
Я на дискотеки хожу редко, потому что меня никто никогда не приглашает танцевать, да и одежды у меня подходящей нет. Кстати, вполне возможно, что одежда в этом деле первична. На все мои просьбы купить мне что-нибудь помоднее, я слышу в ответ все то же: про немытые чашки, неубранную постель и невыключенный свет. Неужели мне купили бы красный шелковый брючный костюм, как у Шевченко, если бы я гасила свет? Ни за что не поверю!
На эту дискотеку я решила пойти. Я должна объясниться с Игорем. Я больше не могу носить свою боль в себе. Любовь должна быть счастьем, думала я, а она – боль. Ежедневная, вгрызающаяся в мозг и сводящая с ума.
То письмо, которое при посещении моего дома мамашей Игоря спряталось под кровать, оказалось со стихотворением (или не стихотворением, а не знаю чем) про цунами. Я переписала его заново, чтобы убрать строчки, которые развенчала жизнь. Вместо
Я люблю, и затихнут все сплетни и наговоры.
Не посмеет никто опорочить мою любовь!
я написала другое:
Я буду любить тебя вопреки любым наговорам,
Пусть стыдятся те, кто порочит мою любовь.
Я собираюсь отдать это лично в руки Игоря. Он вправе порвать мои стихи на четыре части и выбросить в урну, как записку девчонок. Когда я буду знать, что мне не на что надеяться, я стану, как Машка, работать над собой и «выпрямлюсь»! Насильно мила не будешь. Надо будет учиться с этим жить.
31 октября
Машка изо всех сил прямила спину на дискотеке, и ее пригласил танцевать Мишка Ерофеев из параллельного «Б» класса, из того, где всего шесть парней. «Бэшницы» смотрели на Калашникову, как на выползшего из преисподней монстра, а я была за нее рада. За эти два месяца, что Машка терлась около меня, она мне в конце концов понравилась. Мишки Ерофеева Машка вполне достойна. Еще я была рада, что Калашникова при деле, а потому не будет мне мешать претворить в жизнь задуманное. Я комкала в кармане джинсов свой листок и ждала момента, когда можно будет пригласить на танец Игоря. Поймать момент было нелегко, потому что вокруг него постоянно роились девчонки. И наши, и из параллельных классов. Я уже два раза начинала свой путь к нему, но всегда кто-нибудь успевал пригласить его раньше, или он приглашал какую-нибудь хорошенькую девочку. В конце концов от напряжения у меня заболела голова, и я решила посидеть в конце зала на одном из сдвинутых к стене стульев.
Я не заметила, как Игорь подошел ко мне. И никак не могла сообразить, что он приглашает меня танцевать. Поняла только тогда, когда он за руку потащил меня в центр зала. В кармане хрустел листок со стихами, но приглашение было так неожиданно, что я боялась вытащить его. Все шло не по плану.
Я еле дышала и была на грани обморока. И я, наверное, все-таки грохнулась бы от перенапряжения посреди зала, если бы не то, что мне сказал Игорь:
– Слушай, Кать, моя маман мне какую-то лапшу на уши вешала про тебя. Я так ничего и не понял. Ты не могла бы объяснить?
– Если лапшу, то нечего и объяснять, – удивляясь твердости своего голоса, ответила я.
– Ну… не знаю… может, и не лапшу… про какие-то письма говорила…
– Про какие письма? – спросила я и поняла, что никогда не отдам ему листок, хрустящий в кармане джинсов.
– Если бы я понял, то не спрашивал. Она вроде как меня предостерегала от тебя и от твоих писем. Ты что, кому-то что-то писала?
– Глупости какие! – усмехнулась я. – Зачем мне это надо? Сейчас время других скоростей и других способов передачи информации. Надо было бы что-то сообщить – позвонила бы по телефону.
– Да? – почему-то очень растерянно сказал Игорь, а я послала мысленный привет родителям.
Родители так закалили меня своей вечной руганью, что я лучше всего соображаю, когда меня ругают или подозревают в чем-то, и всегда нахожу что ответить. Вот если бы мамаша Игоря пришла к нам восхищаться моими письмами, то я наверняка разрыдалась бы от неожиданности положительной реакции на мои поступки.
Потом мы немного потанцевали с Игорем молча, и я опять начала изнемогать от любви. Я ведь танцевала с самим Александровым, которому написала двадцать любовных писем. Он обнимал меня за талию, а мои руки лежали на его плечах. Не об этом ли я только что мечтала, ожидая, когда возле него рассеется толпа наших красоток? Я повернула голову и посмотрела ему в глаза. Он почему-то смутился, будто бы не я, а он мне что-то такое нетрадиционное писал. А я удивлялась себе. Ведь только что собиралась во время танца признаться ему в любви… Почему же не признаюсь? Всего-навсего и надо-то сказать: «Я тебя люблю». Я ведь столько раз мысленно произносила эту фразу. И в своих стихах (или не стихах) тоже.
В общем, у меня ничего не получилось. Может быть, из-за того, что мамаша Игоря предостерегала его от меня. Мало ли в каком свете она меня ему представила… Может быть, какой-нибудь шизофреничкой или еще кем-нибудь похуже.
После окончания танца Игорь отвел меня к тому же самому стулу, на котором я сидела верхом до его приглашения. Не успела я взгромоздиться на прежнее место, как меня окружили девчонки во главе с Настькой Шевченко.
– Так, значит, это ты? – глупо спросила она и еще глупее улыбнулась.
– Безусловно: я – это я! – пришлось мне с ней согласиться.
– Ты специально врала, что Игорь тебе не нравится, потому что у вас с ним уже есть какие-то отношения? – продолжила Шевченко, а все остальные девчонки закивали своими завитыми головами с раскрашенными, как на карнавале, лицами.
– Мои с ним отношения вас никоим образом не касаются, потому что они выпадают из ваших идиотских анкет и записок.
