Кроме того, Елизавету лишили единственной возможности быть откровенной: ее переписку с матерью было приказано перлюстрировать. Пришлось писать невидимыми чернилами. Но и это не остановило любопытную Марию Федоровну. Она как раз предпринимала усилия, чтобы выдать свою дочь Александру за молодого шведского короля Густава IV (на этот раз в полном согласии со свекровью). Будучи дамой самоуверенной, считала, что добилась успеха, более того, что король в восторге от оказанной ему чести. И вдруг становится известно, что шведской королевой станет младшая сестра Елизаветы, Фредерика Баденская. Мария Федоровна была не в состоянии понять, что король просто влюбился в красавицу Фредерику (кстати, этот брак будет на редкость счастливым). Она обвиняет Елизавету в том, что именно та тайно подготовила помолвку своей сестры, исступленно кричит невестке: «Вы ведете себя недостойно по отношению ко мне. Вы предоставляете мне узнать из газет про обиду, которую наносят моей бедной Александрине! Это положительно низко!… Вы знали об этом и не предупредили меня!» Слова невестки, что она ничего заранее не знала о помолвке, вызывают только новую вспышку гнева. Свекровь так и не поверит Елизавете. И не простит. Попрекать будет постоянно: «Вы загордились и не хотите целовать у меня руку, потому что ваша сестра стала королевой!» Что было возразить на такое вздорное обвинение? Приходилось терпеть.
Хотя ходили слухи, что Елизавета действительно виновата, но не в тайных интригах. Просто, потрясенный необыкновенной красотой супруги великого князя Александра, Густав влюбился, как мальчишка. Чувство это было абсолютно безнадежным. Пытаясь утешить человека, который был ей симпатичен, Елизавета показала ему портрет Фредерики. Она была очень похожа на старшую сестру…
Как ни странно, именно это, самое мрачное по внешним обстоятельствам, время стало самым счастливым в отношениях между Елизаветой и Александром. В мае 1798 года Елизавета родила дочь. Назвали девочку Марией. В честь бабушки. Александр настоял? Или юная мать попыталась наладить отношения со свекровью?
О том, что случилось вскоре, рассказала графиня Варвара Головина:
В Павловске императрица приказала Елисавете прислать ребенка ей, хотя девочке было всего три месяца, а от дома великого князя до дворца было довольно далеко. Пришлось повиноваться, и потом, когда девочку привезли обратно, великая княгиня узнала от дам, сопровождавших ребенка, что Мария Федоровна носила его к государю. Нисколько не подозревая грозы, собравшейся над ее головой, Елисавета была благодарна государыне, считая это просто желанием приучить государя к внучке. Она жестоко ошиблась и скоро убедилась в этом…
Граф Ростопчин и Кушелев находились рядом с кабинетом государя, когда мимо них прошла императрица с маленькой великой княжной на руках. Она сказала им: «Не правда ли, какой прелестный ребенок?» — и прошла в кабинет государя.
Через четверть часа она вышла оттуда скорым шагом, а затем Кутайсов от имени государя позвал Ростопчина в кабинет, говоря ему по-русски: «Господи, и зачем только эта несчастная женщина ходит расстраивать его своими сплетнями!» Ростопчин вошел к государю и застал его в состоянии полного бешенства: «Идите, сударь, и немедленно напишите приказ о ссылке Чарторийского в Сибирский полк. Жена сейчас раскрыла мне глаза на мнимого ребенка моего сына!»… Императрица обратила внимание императора на то, что великая княжна была темноволосой, в то время как Александр и Елисавета были блондинами.
Темноволосым был Адам Чарторийский, за что и поплатился. Правда, Федор Васильевич Ростопчин, человек не робкого десятка, отказался писать приказ, защищая честь великой княгини. Благодаря заступничеству графа Чарторийский оказался не в Сибири, а при дворе короля Сардинии в качестве российского посланника.
Отступление о мнимом возлюбленном
Слухи о том, что у великой княгини роман с лучшим другом мужа, были весьма упорны и не смолкали несколько лет. Ничего удивительного: ни он, ни она не скрывали, что их связывают особые отношения. Он поклонялся ей. Она им восхищалась. И не считала нужным это скрывать. Ведь ничего преступного в ее восхищении не было. С ним было так интересно разговаривать! Он так много знал! Столько успел повидать! Жил в Германии, в Англии, во Франции, сражался под знаменами Костюшко, был знаком с Вилландом, Гердером, с самим Гете. А как он умел рассказывать!
Они проводили вместе много времени. Александр ничего против не имел, у него и в мыслях не было ревновать жену. Зато окружение… Грязные слухи ползли по дворцу. Мария Федоровна ими воспользовалась. Знала: заронить подозрение в голову Павла ничего не стоит. И он накажет тех, кого посчитает виновными. Потом одумается, но дело будет уже сделано. И она не просчиталась: Адам Чарторийский был выслан из Петербурга.
Братья Чарторийские, Адам и Константин, появились при русском дворе года за полтора до кончины Екатерины II. Они находились в русской столице фактически в качестве почетных заложников. После раздела Польши многие польские аристократы стали непримиримыми врагами российской царицы. Среди самых влиятельных – князь Чарторийский. Вот и «пригласила» Екатерина в Петербург любимых его сыновей: в такой ситуации князь наверняка не решится на действия, враждебные России. Кроме того, убежденная в своих талантах воспитательницы, она надеялась превратить молодых князей из врагов в друзей империи.
Государыня не препятствовала сближению старшего из братьев, Адама, со своим внуком. Более того, общение с умным, блестяще воспитанным и образованным польским аристократом казалось ей полезным для еще не вполне сложившегося характера Александра. Если бы знала, какие разговоры ведет ее мальчик со старшим другом, может быть, и воспрепятствовала бы зарождающейся дружбе. Дело в том, что князь Адам был убежденным вольнолюбцем. Его враждебное отношение к политике Екатерины относительно Польши вполне понятно. Но он (разумеется, только в мыслях и на словах) посягал на самодержавие как таковое, делился с великим князем своими планами свержения деспотизма, уничтожения рабства, введения конституционного правления. В душе Александра, мечтательного вольнодумца (и будущего самодержавного монарха), взволнованные, красивые слова вызывали восторг: как удивительно совпадают их мысли!
Упрекать пана Адама, что он «совращал» будущего российского императора с истинного пути, едва ли справедливо. Александр первым поделился с князем сокровенными мыслями: «Великий князь сказал мне, что он нисколько не разделяет воззрений и правил Кабинета двора; что он далеко не одобряет политики и образа действий своей бабки; что он порицает ее принципы; что все его желания были на стороне Польши и имели предметом успех ее славной борьбы; что он оплакивал ее падение; что Костюшко в его глазах был человеком великим по своим добродетелям и потому, что он защищал дело человечества и справедливости. Он сознался мне, что ненавидит деспотизм повсюду, во всех его проявлениях; что он любит свободу, на которую имеют право все люди, что он с живым участием следил за французской революцией…
