Сколь губительна власть Протопопова для России, понимали все, кроме приближенных Александры Федоровны. «Объяви, что дарована конституция, что Штюрмер и Протопопов отстранены, и ты увидишь, с каким восторгом и любовью твой верный народ будет приветствовать тебя», – умолял царственного племянника последний оставшийся в живых сын Александра II, великий князь Павел Александрович. (Протопопова большевики расстреляют. Но не пощадят и Павла Александровича. Единственная его вина была в том, что он носил фамилию Романов. Но до этого еще больше года. А тогда…)
Прислушайся Николай, убери Протопопова – кто знает… Но он прислушивался только к одному голосу:
Держи, держи Протопопова. Не меняй, не меняй Протопопова… Хвати кулаком по столу, не уступай. Царь правит, а не дума! —
это – из письма императрицы августейшему супругу. Случалось, она повторяла эту просьбу по 5-7 раз в день! Штюрмера монарх отстранил, Протопопова оставил.
Место председателя Совета министров после смещения Штюрмера занял Александр Федорович Трепов, член Государственного совета, сенатор. Он оставался на посту 37 дней. Был отстранен от должности за то, что потребовал уволить Протопопова и выслать из столицы Распутина, называвшего себя «министром души» государя.
Последним главой последнего царского правительства был неожиданно назначен князь Николай Дмитриевич Голицын, тоже член Государственного совета, тоже сенатор. Не имея опыта самостоятельной государственной работы, но будучи безусловно честным, первое, что он сделал на высоком посту, попросил Николая об уступках оппозиции, в первую очередь об отстранении Протопопова. Император выслушал благосклонно. Протопопов остался. Что значила просьба главы правительства по сравнению с требованиями жены, а она не оставляла мужа своими советами: «Не меняй, не меняй Протопопова… закрыть Думу… Львова – в Сибирь, Гучкова, Милюкова, Поливанова – тоже в Сибирь… Мы с ними со всеми в войне и должны быть тверды… Раздави всех!».
Моя дорогая, нежно благодарю за строгое внушение… ты говоришь со мной, как с ребенком… твой бедный маленький слабовольный муженек Ники —
это – из ответа на одно из назидательных писем Александры Федоровны.
Николая предупреждали, пытались спасти:
…Она повторяет то, что ей ловко внушено… Если ты не в состоянии устранить это влияние на нее, то, по крайней мере, берегись сам, —
это – из письма двоюродного брата императора, великого князя Николая Михайловича. Монарх упорно не слушал предостережений. Более того, после своего письма Николай Михайлович получил повеление императора удалиться на два месяца в свое имение Грушевское (под Херсоном). По поводу этого случая посол Великобритании в России Джордж Бьюкенен в своих «Мемуарах дипломата» замечает:
Что императрица не прощала тем, кто пытался отговорить императора от следования ее политике, было очевидно из случая с моим другом великим князем Николаем Михайловичем.
Но император и сам не терпел, чтобы его «учили жить». Он считал, что только он сам (и, конечно, обожаемая Алике) знает, что нужно его стране.
Узнав о смерти в Париже Сергея Юльевича Витте, император распорядился опечатать все его бумаги не только в России, но и во Франции: он не любил графа и опасался компрометирующих фактов в мемуарах бывшего главы кабинета министров. А между тем задолго до крушения империи прозорливый экс-премьер написал:
Жаль царя. Жаль России… Бедный и несчастный государь! Что он получил и что оставит? И ведь хороший и неглупый человек, но безвольный, и на этой черте его характера развились его государственные пороки, т. е. пороки как правителя, да еще такого самодержавного и неограниченного. Бог и Я.
А императрица продолжала диктовать:
Только, дорогой, будь тверд, вот что надо русским. Ты никогда не упускал случая показать любовь и доброту. Дай им теперь почувствовать кулак…
Россия любит кнут, это в их натуре – нежно любить и при этом железной рукой наказывать и править. Как бы я хотела, чтобы моя воля перелилась в тебя…
Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом, подомни их под себя… Как же она презирала народ, эта «хозяйка земли русской»! И как мало знала своего мужа. Он не мог стать никем из тех, кто казался ей примером для подражания. Он был самим собой, Николаем II. Может быть, потому и стал последним…
«Бог и Я»… А между тем был еще и народ. И его терпению приходил конец. Это понимали многие. Убийство Распутина было попыткой спасти монархию. Тем, кто решился на это, казалось: стоит избавить императора от тлетворного влияния – и все наладится. О том, как убивали Распутина, рассказывать не буду: об этом столько написано, что вряд ли стоит повторяться. Расскажу лишь о последствиях этого убийства и о реакции на него Александры Федоровны.
Отчаянием, которое охватило императрицу после смерти «Друга», первым воспользовался Протопопов. На аудиенциях у государыни он передавал ей предостережения и сообщения, якобы полученные им в разговорах с духом Распутина. Он совершенно овладел ее доверием и стал еще более могущественным, чем когда-либо. Наслушавшись Протопопова, она писала мужу в ставку: «Мой драгоценный! Наш дорогой Друг в ином мире тоже молится за тебя, он еще ближе к нам, но все же так хочется услышать Его утешающий и ободряющий голос».
Уже через несколько дней после убийства фаворита депутат Думы Василий Витальевич Шульгин, убежденный монархист, записал в дневнике: «Раньше все валили на Распутина, а теперь поняли, что дело вовсе не в нем. Его убили, а ничего не изменилось. И теперь стрелы летят прямо, не застревая в Распутине…». Прямо – это в императора и особенно в императрицу. Ее называют немецкой шпионкой. Ни ее благотворительная помощь семьям погибших, ни забота о раненых, ни госпиталь, организованный в Зимнем дворце, отношения к ней уже не способны изменить.
Вот свидетельство генерала Михаила Васильевича Алексеева, человека в высшей степени достойного, одного из лучших генералов Первой мировой войны, будущего основателя Добровольческой армии:
Когда были исследованы бумаги императрицы, оказалось, что она обладала картой, указывающей в деталях расположение войск вдоль всего фронта. Было сделано только две копии этой карты: одна для царя, другая для меня. У меня осталось очень тягостное чувство. Бог знает, кто мог воспользоваться этой картой…
И все-таки в то, что Александра Федоровна была немецкой шпионкой, поверить трудно: слишком любила она своего мужа, детей, власть, данную всем им в этой стране, чтобы содействовать поражению России. К тому же она совершенно не выносила кайзера Вильгельма (Это единственное, в чем ее взгляды совпадали со взглядами свекрови). Вот что писал Бьюкенен по поводу подозрений царицы в шпионаже:
…Как ни гибельно было ее влияние на супруга в вопросах внутренней политики, императрица должна быть оправдана от столь часто возводимого на нее обвинения в том, что она действовала в интересах Германии. Сам Керенский однажды сказал мне, что не было найдено ни одного компрометирующего документа, который доказывал бы, что она или император когда-либо замышляли заключить сепаратный мир с Германией. По его словам, он имел продолжительную частную беседу с императрицей после революции, в которой ее величество с негодованием протестовала против той мысли, что она была германофилкой. «Я – англичанка, – заявила она, – а не немка, и я всегда была верна России.» Он был убежден, что она говорила правду, и хотя она бессознательно играла на руку Германии, побуждая императора вести реакционную политику, но она стремилась исключительно к сохранению в неприкосновенности самодержавия, а не к достижению более близких отношений с Германией. Однако, прибавил он, среди лиц, окружавших Распутина, имелись германские агенты.
