Теперь понятно, что имел в виду Иссерсон, когда говорил о Тухачевском как о «стратеге ленинского стиля», понимавшем важность безостановочного движения на Варшаву для судеб мировой революции. Это подтверждается и знаменитым приказом № 1423, отданным Тухачевским перед началом июльской операции.
«Бойцы рабочей революции! Устремите свои взоры на Запад. На Западе решаются судьбы мировой революции. Через труп белой Польши лежит путь к мировому пожару. На штыках понесем счастье и мир трудящемуся человечеству. На Запад!.. На Вильну, Минск, Варшаву – марш!» (Военно-исторический журнал. 1990. № 5. С. 31).
Обнародовав этот напыщенный приказ, Михаил Николаевич рассчитывал на то, что на Западном фронте события будут разворачиваться по схеме, которая всегда срабатывала на Восточном и Южном. Тем более что и здесь, наподобие Сибирского бюро ЦК РКП(б), успешно «размягчавшего» колчаковские тылы, 19 июля 1920 г. было сформировано Польское бюро ЦК РКП(б) под председательством Ф. Дзержинского. Позднее – 30 июля – Польбюро из своего состава образовало в Белостоке Временный революционный комитет Польши – Польревком – во главе с Ю. Мархлевским.
Но, увы, созданная Ревкомом местная милиция повернула оружие против Красной Армии!
«Мы нигде действенной и активной поддержки у польского пролетариата не встречали, – вспоминал один из участников тогдашних событий. – Польский рабочий проникнут национализмом, и шовинизм в этой армии играет огромную роль».
Свое объяснение крепости польского тыла дал и польский главком Ю. Пилсудский в своей известной книге «1920 год»:
«Подавляющее, громадное большинство населения относилось с глубоким недоверием, а зачастую и с явным недоброжелательством к Советам и к их господству, усматривая в них… господство невыносимого террора, получившего название еврейского. Поэтому-то я в течение всей войны никогда не боялся за то, что буду иметь в своем тылу какое-либо восстание» (с. 155).
Убедившись, что политический фактор на территории Польши не срабатывает, Тухачевский должен был все силы бросить на скрупулезную разработку военной стороны дела, но, увы, как раз эта сторона дела не была его сильной чертой…
Возможно, В. И. Ленин специально подгадал так, чтобы III конгресс Коминтерна проходил в Москве в период именно с 19 июля по 17 августа 1920 г., то есть как раз тогда, когда по расчетам Тухачевского и Главнокомандования Варшавская операция должна была завершиться эффектным взятием Варшавы. Заминки в проведении этой операции заметно нервировали его, и он, особенно к концу этого срока, не уставал требовать, чтобы Западный фронт «усилил свой нажим, хотя бы на несколько дней», чтобы он «налег из всех сил» и т. д.
Но все это ни к чему не привело, через полтора месяца после издания своего залихватского приказа Михаил Николаевич обнаружил себя во главе армий, стоявших едва ли не на тех же позициях, с которых они начали свой поход на Запад…
Как это ни удивительно, сокрушительное поражение, похоже, не произвело на Тухачевского сколько-нибудь серьезного впечатления, так как 20 августа, когда разбитые части его армий откатывались на исходные рубежи, он как ни в чем не бывало издал печально известный приказ по Западному фронту № 1847.
В нем объявлялось, что польская мирная делегация, прибывшая на переговоры в Минск, сплошь состоит из шпионов и контрразведчиков, использующих переговоры для добывания нужных им разведданных. Далее, утверждая, что «только на развалинах белой Польши может быть заключен мир», Михаил Николаевич обещал в следующий раз обязательно победить и объявлял «позор тому, кто думает о мире» до обещанного им взятия Варшавы…
Взбешенная этим приказом польская делегация пригрозила прервать переговоры, и Ленину пришлось на очередном заседании Политбюро «выразить самое суровое осуждение поступку тт. Тухачевского и Смилги, которые издали, не имея на то никакого права, свой хуже чем бестактный приказ, подрывающий политику партии и правительства».
Нашей делегации на советско-польских переговорах пришлось приносить полякам извинения и показывать постановление РВСР об отмене приказа РВС Западного фронта.
Вопрос о том, созрела ли Европа для мировой революции, обсуждался на IX партконференции (22–25 сентября 1920 г.).
Мнения разделились. Большинство – Троцкий, Дзержинский, Бухарин, Каменев и др. – считали: Европа была готова к революции, а неудача была чисто военной. Меньшинство же во главе с К. Радеком заявляли: Европа для революции не созрела, и поход на Варшаву был политическим просчетом. Ленин, настоявший на вторжении в Польшу вопреки сильной оппозиции, дипломатично уклонился от выяснения вопроса: кто виноват? Пусть будущие историки разбираются, был ли этот поход стратегической или политической ошибкой, заявил он.
Тухачевский в это время продолжал возглавлять Западный фронт, но действовал на этот раз против внутреннего врага: подавлял крестьянские мятежи в Западном крае и ликвидировал банды, поддерживаемые поляками. Прослышав о спорах по польской кампании, он не замедлил энергично поддержать большинство. Конечно же, твердил он, виноваты не политики, а военные: они могли выполнить поставленную им политическую задачу, но не сумели сделать этого(!).
Эта готовность молодого полководца выгораживать свое начальство была вознаграждена: Тухачевского не только не наказали, но дали новое назначение.
«Исключительно доблестно и умело руководил операцией»
Убедившись, что действия против иноземцев не задались Михаилу Николаевичу, Реввоенсовет направил его воевать снова с соотечественниками: 5 марта 1921 г. он возглавил 7-ю армию, которой было приказано подавить так называемый Кронштадтский мятеж. Мы говорим «так называемый» потому, что в трудах советских историков отсутствуют факты и сведения, необходимые для воссоздания сколько-нибудь достоверной картины событий, происшедших в Кронштадте ранней весной 1921 г.
Согласно официальной версии, эта было антисоветское выступление матросов и солдат кронштадтского гарнизона, инспирированное эсерами, меньшевиками и белогвардейцами при поддержке иностранных империалистов.
Используя политические колебания масс, вызванные разрухой, голодом и другими бедствиями Гражданской войны, заговорщики, возглавляемые бывшим генералом А. Козловским, на общегородском митинге 1 марта провели требование о свободе деятельности левых партий, упразднении комиссаров, свободе торговли и перевыборах Советов.
2 марта эти же заговорщики организовали фиктивный Временный революционный комитет во главе с матросом линкора «Петропавловск» С. Петриченко. В руках мятежников оказалась, таким образом, первоклассная крепость с 27-тысячным гарнизоном, двумя линкорами, ста сорока береговыми орудиями и более чем сотней пулеметов.
Вот каков был противник, с которым предстояло сразиться Михаилу Николаевичу и его 7-й армии. Верный своему обычаю, он, как недавно Варшаву, так и теперь Кронштадт решил взять «на хапок», уповая на то, что противник серьезного сопротивления не окажет.
8 марта – в день, назначенный им для штурма – он самоуверенно говорил газетному репортеру. «Все сообщения из Кронштадта подтверждают, что там полное разложение… Кронштадт испытывает голод… На мятеж при такой обстановке мог идти такой бездарный враг советской власти, как генерал Козловский… Наши боевые силы вполне закончили организационную работу и в великолепнейшем настроении стали на свои места… Разгром мятежников – дело ближайших дней» (Л. Никулин. Тухачевский. М., 1964. С. 139).
