Все, что Лариса задумала, произошло именно так, как она хотела. Она старалась для этого мужчины, как ни для кого и никогда. Он был в эту ночь главным, а она всего лишь одалиской, прислужницей. Она, блистательная Лариса, перед которой послушливо стелились все бывшие любовники, стала рабыней этого мужчины, которого, видимо, и ждала всю жизнь. В ответ на ее ласки и Виктор повел себя совершенно по-другому. Он был нежен и страстен одновременно. Ларисе казалось, что он даже хочет что-то сказать ей, но сдерживается. И она не торопила его. Эту ночь по своему качеству можно было считать первой у них, а потому – впереди будет еще много таких ночей. Впереди необозримо расстилается длинная счастливая жизнь.
Виктор заснул первым. Лицо его разгладилось, а потому казалось умиротворенным, даже несмотря на безобразившую рану. Лариса смотрела на любимого мужчину и опять роняла слезы. Она их не утирала. Он спит. Не видит. Это хорошо. Для него она будет только улыбаться. Ей есть чему радоваться. Он такой красивый, когда с лица уходит жесткость! Оно, его лицо, делается кротким и наивным, как у ребенка. Он сейчас и похож на спокойно заснувшего мальчика. Аллегорического… Мальчика как такового…
Вот какой Юсупов на самом деле: беззащитный, ранимый. Это и есть его естество, а вовсе не безразличие и цинизм. Как же она раньше не замечала, что его равнодушие и даже некоторая жестокость – всего лишь щит, которым он прикрывается, чтобы никто не разглядел тонкости и, возможно, сентиментальности его натуры! Может быть, она вообще первая разгадала его сущность после… После кого? После чего? Что ужасного случилось с этим человеком, после чего он утратил веру в добро и любовь? Кто так надругался над ним? Видно же, что он рожден совсем для другого…
Лариса вздохнула, вытерла рукой слезы, а потом легко, чтобы не разбудить, поцеловала Виктора в щеку и улеглась рядом. Она уткнулась в его плечо, чем, видимо, все же побеспокоила, потому что Юсупов завозился, чуть приоткрыл глаза, потом уткнулся в ее шею носом и мгновенно уснул снова. Лариса боялась пошевелиться, чтобы не помешать ему, и очень скоро заснула сама. День у них был трудный и затянулся… почти до утра.
Был уже полдень, когда Лариса открыла глаза. Через щели между шторами пробивались яркие солнечные лучи. День, похоже, опять жаркий. Молодая женщина осторожно, чтобы не разбудить спящего мужчину, выскользнула из постели и после душа отправилась на кухню. Да, похоже, придется пересматривать приоритеты и начать серьезно изучать кулинарную книгу. Вот ведь ничего она не умеет из того, что бы доставило гастрономическую радость проснувшемуся Юсупову. Блины у нее вообще не получаются, оладьи выходят резиновыми, как подошвы. Кашу же варить возлюбленному просто смешно…
А! Вот что можно сделать! У нее есть старинный тостер. Эти электрические новомодные штучки хлеб просто подсушивают да подрумянивают. Старый тостер сделан совершенно по другому принципу. Он представляет собой две толстые стальные «ладошки» на длинных ручках, за которые их нужно держать, чтобы не обжечься. Между этими «ладошками» помещаются два кусочка хлеба, обильно смазанные маслом с какой-нибудь начинкой внутри, и жарятся на огне. Когда «ладошки» открываешь, из них вываливаются закрытые горячие бутерброды, очень похожие на настоящие пирожки. Она, Лариса, сейчас и «напечет» их для Виктора. С сыром, колбасой и малиновым вареньем. У нее еще осталось полбаночки.
На дивный запах, который источали готовые «пирожки», Юсупов никак не мог не вылезти из постели.
– Чем так вкусно пахнет? – спросил он, пришлепав на кухню босиком и в одних трусах.
– А вот иди умывайся и тогда попробуешь, – сказала она, ясно улыбаясь, и спросила: – Тебе чай или кофе?
– Кофе, – ответил Виктор и удалился в ванную.
Уж что-что, а кофе Лариса варить умела. Этого у нее не отнимешь. Он у нее всегда получался густым и насыщенным. Всегда все хвалили.
Когда с завтраком было покончено, Юсупов, откинувшись на спинку мягкого диванчика и смешно отдуваясь, протянул:
– Ну-у-у-у о-о-очень вкусно! Спаси-и-ибо! – и добавил: – Только я так и не понял, что ел.
– Наверное, это тосты, поскольку утварь, в которой это роскошество готовилось, называется тостером, но я предпочитаю называть горячими бутербродами, – ответила Лариса.
– То есть это всего лишь жареная булка, что ли?!
– Именно! – И она показала ему стальные «ладошки». Виктор с удивлением и даже некоторым уважением покрутил их в руках и сказал:
– Да-а-а… Видать, старая штуковина. Сейчас таких не делают.
– Точно, старая. Когда отделялась от родителей, у них выпросила. Кажется, еще от бабушки осталось. Но у меня… – Лариса посмотрела на Виктора с многообещающей улыбкой, – есть еще кое-что… даже более старинное, чем этот тостер. Когда мы с тобой приехали, было не до этого, а сейчас я тебе покажу свою маленькую коллекцию. Конечно, ты мужчина, но, может быть, все же оценишь… – И она потащила его в комнату.
Там она раздвинула в стороны тяжелые шторы, чтобы дневное солнце лучше осветило комнату, и подвела его к полке, на которой сидели любимые куклы. Первой сняла Лизи и подала Виктору со словами:
– Ты только посмотри, как она хороша! Настоящая барышня! Сделана аж в девятнадцатом веке! Веришь? А ведь будто новая!
Лариса посмотрела на Юсупова, и улыбка ее стала гаснуть. Его лицо выражало нечто, похожее на брезгливость. Он держал куклу так неприятно-осторожно, будто боялся об нее испачкаться или прилипнуть. Лариса взяла из его рук красавицу Лизи и торопливо посадила на место. Похоже, Бэтти и Кэтти лучше и не демонстрировать. Видимо, куклы увлекают все же редких мужчин, хотя по выставкам этого не скажешь. Там полно людей обоего пола. Но Юсупов, похоже, к любителям кукол не относится. Судя по странному выражению лица, он, видимо, даже не понимает, на что они нужны. И все же не показать свое последнее приобретение Лариса не смогла. Он потащила почти упирающегося Виктора к компьютерному столу и взяла из ниши куклу в соломенной шляпке с цветами, в пышном платье и панталончиках, многоярусные кружева которых чуть-чуть закрывали красные туфельки.
– А эту куклу, хотя она немка, я назвала Варварой. С ней у меня связаны воспоминания детства, – сказала она и посмотрела на Юсупова. Его лицо было неестественно бледным. Нос заострился, а глаза подернулись потусторонней дымкой. Казалось, что он сейчас грохнется в обморок.
– Откуда… – еле ворочая языком, проговорил он. – Откуда у тебя эта кукла?
– Купила на выставке… – растерянно сказала она. – Но она не настоящая… Так называемый репликант…
– Что? – не понял Виктор.
– Ну… реплика, репродукция… клон… Подделка, в общем…
– Как же подделка, если у нее даже… – Он замолчал, нервно сглотнув. Потом вырвал у Ларисы куклу, поднес одну ее ручку к глазам, внимательно осмотрел и продолжил: – Если у нее нет мизинца… Он отбился, когда я…
– Не может быть… – задушенно произнесла Лариса, мгновенно прозрев. Она вдруг поняла, почему спокойное лицо спящего Юсупова показалось ей аллегорией мальчиковости. На самом деле Виктор был вовсе не аллегорией, а тем самым мальчиком, который… Она громко охнула и спросила, хотя это было уже и так очевидным: – Ты… ты Вика?
