Ребекка кивнула. Ее темные глаза выражали сочувствие, и Мариус надеялся, что она не притворялась.
— И это вызвало у вас надежду. Я это хорошо понимаю, — сказала женщина. — Но вы не первый, кто стал жертвой равнодушия или, лучше сказать, недостатка гражданского мужества. Люди не вмешиваются; они думают, что если вмешаются, то потом ничего, кроме неприятностей, не заработают. Люди самоустраняются, придерживаясь мнения, что жизнь других их не касается и что каждый должен сам наводить порядок за собственной дверью. Вы говорите, что не знаете, кто были эти гости в тот вечер. Может быть, они как-то пересекались с Леновски по работе, или Рихард даже мог зависеть от Фреда. Может, дело было в карьере, которой пришлось бы рисковать. Или в деньгах, которые в таком случае перестали бы поступать. Это те причины, которых, к сожалению, достаточно, чтобы отвернуться. Вы не представляете себе, как часто мне приходилось сталкиваться с этим в моей работе.
Мариус снова сел. Боже мой, как же дрожат его ноги! Волнение? Он надеялся, что виной тому были не голод и не недостаток сна, усиливавшие его физическую слабость. Ладно, с голодом он мог бы справиться. Но сон… Он не доверял этим двум женщинам. Ребекка проявляла интерес к его истории, говорила с ним, внимательно слушала, но он пока еще не мог решить, искренне ли это было, или же она просто испытывала страх и поэтому старалась удержать его в нужном настроении. А если он заснет, то она, может быть, тоже попытается освободиться от веревки и сбежать, как Инга…
Инга! Надо не забыть проверить у нее веревки.
— Я больше никогда не видел, чтобы Рихард и Нелли приходили в гости к Леновски, — сказал Мариус. — История со мной, видимо, оказалась для них чересчур неприятной. Они не хотели быть в чем-то замешанными. И они никого не оповестили о том, что узнали. Потому что никто так не появился. Никто ничего не проверял. Фред Леновски в присутствии третьих лиц мог заявить, что он презирает меня, что боится моих генов и что применяет в отношении меня жесткую руку, как он выразился. И ничего не происходит. Никого это не волнует. Никто не захотел видеть тот ад, в котором я жил.
— Это ужасно, — тихо сказала Ребекка, — действительно, Мариус, это просто ужасно — то, что с вами произошло.
Он побарабанил пальцами по комоду, стоявшему рядом с ним.
— Ты поздно это заметила. Чертовски поздно.
Женщина вздохнула.
— На мое десятилетие мне подарили собаку, — неожиданно произнес Мариус. — Это был единственный счастливый момент за все мое сраное детство. Золотистую охотничью собаку, молодую, шаловливую и, конечно же, красивую. У Леновски все имело какой-нибудь статус, и собака тоже.
— Вы хотели иметь собаку?
— Да. Почти каждый ребенок хочет собаку. Я, конечно же, никогда не ожидал, что получу ее. Мои желания никогда не осуществлялись. На свой день рождения я всегда получал практические вещи, которые в любом случае нужно было покупать. Носки, нижнее белье, перчатки… словом, такие вещи. Но на мое десятилетие перед моей дверью стояла собачья корзинка. И в ней лежал Кларенс. Я не мог в это поверить.
— А как вы думаете, почему Фред Леновски вдруг исполнил ваше сокровенное желание?
Мариус улыбнулся. Это была улыбка, полная горечи и разочарования.
— Ты думаешь, что, возможно, что-то изменилось? В его отношении ко мне? Да, в первый момент я тоже так подумал. Я был полон счастья. Эта собака показалась мне началом новой жизни.
Ребекка, конечно же, знала, что это было не так.
— Но вы ошиблись?
— Верно. Основательно ошибся. Почему он купил собаку? Уж наверняка не для того, чтобы доставить мне радость. Я думаю, что таким образом он просто оправдывал себя. Прежде всего, перед учреждением по делам детей и подростков. "Мы подарили Мариусу собаку. Ведь для ребенка так важно иметь животное. Мариус научится нести ответственность за кого-то другого, и теперь у него будет друг, который принадлежит только ему одному!" — Мариус снова встал и начал ходить взад и вперед. — Все это бла-бла-бла, — сказал он, — в этом Леновски был хорош. Он всегда отлично знал, кому что говорить. У него для каждого был свой стиль: для бабы из социалки, для председателя правления банка, для стюардессы в самолете… В каждом отдельном случае он был разным. И каждый раз попадал в точку. Всегда был таким, что мог извлечь для себя максимум пользы. — Мариус остановился и в очередной раз провел рукой по лицу и по волосам.
Он все сильнее дрожал. Черт побери, долго он так не продержится, ему необходимо поспать пару часов!
— Бедная собака, — продолжил Мариус свой рассказ. — Ей тоже пришлось страдать от болезненных выходок Фреда. Леновски невероятно возбуждался от мысли создать из своей семьи что-то вроде стада с четким разграничением положений. Сам он должен был быть, конечно же, вожаком. "Я стою во главе", — говорил он всегда. И порой повторял это сто раз на дню.
Ребекка посмотрела Мариусу прямо в глаза.
— Вы совершенно правы, — сказала она, — он сумасшедший. Он болен.
— Следующей шла Грета, потом я, а затем собака. Представь себе, собаку учили тому, что она должна проходить в дверь последней. "По-другому она не научится подчиняться", — говорил Фред. А подчинение было всегда невероятно важным для него. Я мечтал о собаке, которая выбегала бы из дома впереди нас, жизнерадостная и полная сил. А Фред сделал из Кларенса покорное животное, которое боязливо старалось не нарушить статус последнего члена цепочки, как его приучали. Собаке разрешалось наслаждаться жизнью так же мало, как и мне. А знаешь, на чем еще настаивал Фред? Кларенсу разрешалось принимать пищу лишь в самую последнюю очередь. И если Фреда по вечерам не было дома — а при том множестве мероприятий, в которых он по долгу службы должен был участвовать, это было нередко, — Кларенс должен был ждать до полуночи. Голодный и беспокойный. Фред считал это классным: прийти домой, перекусить еще немного и с наслаждением наблюдать, как Кларенс от голода и жадности чуть не сходит с ума. Он от всей души упивался своей дешевой властью. А потом, позже, он великодушно пододвигал ему миску с едой. И впоследствии Кларенс лизал ему ноги от благодарности.
Ребекка сглотнула.
— Вы попали к психопату, Мариус, — сказала она, — и я даже не могу выразить, как я вам сочувствую. Вам и Кларенсу. Леновски относится к самой ужасной породе психопатов. К таким, которые не бросаются в глаза в повседневной жизни, и поэтому их невозможно остановить. Которые считаются успешными и глубоко уважаемыми людьми и уверенно занимают свое место в обществе. И им платят признанием и уважением. У их могилы будут когда-нибудь стоять именитые люди города и произносить проникновенные слова, отдавая честь их выдающимся заслугам. Это так несправедливо… Так ужасно… Но это происходит всегда и везде.
Ребекка понимала Мариуса. Она на сто процентов была сконцентрирована на нем. Ее сочувствие было искренним, в этом он почти уверился. Он достучался до нее своими словами.
— Но зачем? — спросил Мариус. — Зачем он взял меня в свой дом? При всей его ненависти и презрении — зачем он это сделал?
