Внезапное введение в 1724 году паспортной системы и преследования всех "беспашпортных" на какое-то время остановило судоходство на крупных реках — у тысяч работных людей, естественно, никаких паспортов не оказалось. Потом жизнь наладилась — люди стали получать от своих помещиков и управляющих паспорта для выхода на работу, но прежнего свободного перемещения населения уже не существовало. Петровская эпоха уничтожила категорию "вольных людей". Уже Палата об уложении в 1700 году рекомендовала отменить 20-ю статью Соборного уложения 1649 года о приеме в житье к помещику "вольных людей" "для того, что… вольных, опричь церковников, никого нет". В ходе дальнейших реформ Петр провел учет и церковников, ввел штаты церквей, а заштатных священнослужителей и членов их семей обложил подушной податью. Петровское законодательство вообще отказывалось признавать "вольных и гулящих". Они автоматически приравнивались к беглым, то есть преступникам, и преследовались по соответствующим законам.
Все это имеет прямое отношение к развитию русской промышленности, которая в описанных выше условиях стремительно превращалась в крепостническую. Этот процесс начался задолго до введения подушной подати и паспортной системы. Как Вы уже говорили, при нехватке рабочих рук к мануфактурам было разрешено приписывать местных крестьян, с тем чтобы они отрабатывали государственные повинности на заводах. Таким образом была нарушена прежняя монополия дворянства на владение крепостными. Теперь предприниматель независимо от происхождения и социального статуса мог стать помещиком, но только с одним условием — использовать труд крепостных исключительно на производстве. Последствия использования крепостнического труда в промышленности не заставили себя ждать. На Урале — в главной кузнице страны — к середине XVIII века почти все рабочие (96 %) были крепостными владельцев заводов. Это привело к созданию предприятий самого примитивного типа, на которых дворовые и крепостные отрабатывали свои повинности новому помещику. В этих условиях предприниматель-помещик не был заинтересован в поиске свободных рабочих рук, разве только когда речь шла о квалифицированных мастерах. Собственно, мастера, преимущественно иностранцы, и составляли те 4 процента свободных на уральских заводах.
Крепостной труд выгоден только на первый взгляд. На самом деле он был крайне невыгоден предпринимателю, ибо вел к нерациональному использованию капитала, тормозил технический прогресс. Как писал Б. Б. Кафенгауз, историк династии Демидовых, в 1745 году стоимость строений и оборудования двадцати двух металлургических заводов А. Н. Демидова составляла около 400 тысяч рублей, а его поместья с населением почти 14 тысяч крепостных — 211 тысяч рублей, на которые можно было бы купить или построить еще десяток заводов. Нечто подобное наблюдалось и у других богатых промышленников, которые тратили на покупку крепостных во много раз больше, чем на расширение и модернизацию производства. Владения заводчиков Лугининых оценивались в 1,6 миллиона рублей: 305,6 тысячи рублей стоили промышленные предприятия, 296 тысяч — земли и рудники, а в три раза больше — 904,2 тысячи рублей — крепостные крестьяне. Естественно, что из купленных к мануфактуре крестьянских семей могли нормально работать не больше половины, а чаще — 30–40 процентов. Мануфактуриста-помещика ждала масса дополнительных расходов, неведомых его западноевропейскому собрату: он нес издержки на покупку крестьян, обустройство их жизни, обучение, лечение, поиск беглых. Созданная Петром система создавала массу тупиковых с экономической точки зрения ситуаций. Так, крепостной крестьянин, взяв у своего помещика паспорт, шел на отходные работы, зарабатывал и из года в год платил оброк своему господину. Лишь некоторым удавалось скопить столько денег, чтобы выкупить из неволи себя и свою семью. Конечно, и в условиях почти полного уничтожения свободной рабочей силы существовали отдельные фабрики, где работали свободные наемные рабочие. Они делали шелковые ленты, сахар, то есть только те товары, в которых не нуждались армия и флот.
И последнее — поощрение государства сделало нарождавшуюся русскую буржуазию сервильной, лишенной собственной идеологии и сознания своего общественного значения. В основе ее богатства была государственная собственность, отсюда убеждение, что государь может дать что-то, а может и отнять! Поэтому русские предприниматели не становились буржуа с характерными для них инициативностью, предприимчивостью, расчетом, готовностью рисковать, высокой самооценкой, чувством собственного достоинства и корпоративной этикой. В условиях повсеместного господства крепостничества заводчики стремились обзавестись крепостными, стать помещиками, слиться с дворянством и получить титул. На производство они смотрели как на источник помещичьего дохода, поручая все вопросы управления тем, кого даже трудно назвать "бизнесменами", — приказчикам и управляющим. Эволюция начинавших как свободные предприниматели баронов Строгановых и Демидовых кажется в этом смысле наиболее показательной. Обе фамилии слились с дворянской элитой страны, укрылись на виллах Италии и в шато Франции. Глядя на них, нетрудно понять сервильность современной буржуазии, проделавшей на наших глазах такой же путь.
Иначе говоря, Петр создал тупиковую крепостническую экономику, не имевшую никаких перспектив развития. Петровские преобразования дали несомненный эффект, кто спорит: страна была обеспечена металлом и повезла его на Запад. Но это была дорога без будущего — дорога к застою, отставанию, Крымской катастрофе. Неконкурентная экономика дожила до промышленной революции начала XIX века и рухнула.
Почитатель:
У меня есть что ответить Вам. Да, Петр создавал крепостническую экономику. Не спорю. А разве у него был иной выбор, разве у него была альтернатива? Какой рычаг, кроме государства, он мог использовать для индустриализации, остро необходимой молодой державе? Не будем обольщаться по поводу промышленного потенциала купечества. Известно, что купеческий капитал может существовать столетиями без промышленности. О каком капиталистическом укладе, свободной конкуренции в России могла идти речь при слабости развития торговли в целом, при отсутствии свободных городов, коммун, гильдий, цехового устройства, наконец, Магдебургского права — общепризнанной основы капиталистического развития? К этому прибавим отсутствие общероссийского рынка, развитого денежного хозяйства, банков, свободных инвестиционных капиталов, дворян-джентри да и просто столь важного сознания ценности труда, приносящего доход, успех, состояние. Какую в этих условиях можно было построить экономику? Какой она могла быть, кроме государственной или зависимой от государства?
Вы привели цитаты из исследований, показывающих вредное влияние государства на промышленность. А я в ответ напомню Вам о другой цитате. Знаток русской промышленности М. И. Туган-Барановский писал, что "…в Московской Руси, несмотря на развитие торговли, промышленность имела примитивный характер и сохраняла бы его еще долгое время, если бы на сцену не выступил новый фактор — государство… Без мер, принятых Петром, крупное производство не имело никаких шансов развиваться в тогдашней России. Сколько столетий пришлось бы ждать до появления фабрик и заводов свободных предпринимателей? У России не было времени и возможности следовать по пути развитых европейских народов". Добавим от себя, что и эти народы во времена Петра Великого не обладали особенными коммерческими свободами. Не надо оглядываться на порядки знаменитого острова, посмотрите, что было на континенте. Достаточно вспомнить французский дирижизм XVII–XVIII веков или торгово-промышленную политику военизированного Прусского королевства.
