— Не знала, что ты об этом думал, — выдохнула она. — Я предпочел ничего не говорить тебе, пока сам не уверен. Но если честно, сомневаюсь, что он придет. — Не думаешь, что любопытство пересилит обиду? — парировал Тристан.
Я резко встал и зашагал к окну:
— Не знаю, как быть… Не рановато ли?
Я вопросительно посмотрел на Веру.
— Тебе решать, я не намерена давить. Но меня пугает сама мысль о встрече с ним, — призналась она.
Я обратился к Тристану:
— А ты что об этом думаешь?
Он допил свой кофе без кофеина, встал и, засунув руки в карманы костюмных брюк, с абсолютно спокойным лицом медленно заходил по гостиной. Я был настолько измочален, что его уверенность в себе гипнотизировала меня, а возможность положиться на его здравый смысл снимала часть груза с плеч.
— Янис, этот вечер — минута твоей славы, — помолчав, произнес он. — Чем ты рискуешь, приглашая его? Немногим, как мне кажется. Более того, это в твоих интересах.
— Ты о чем сейчас?
Он подошел ближе:
— Позвав его, ты покажешь, что перечеркнул все прошлые разногласия. Приглашение будет как протянутая рука. Подумай немного… ты наверняка однажды случайно встретишься с ним, или вы окажетесь соперниками в одном и том же тендере. Тебе выгодно, чтобы к этому моменту все уже было улажено, и пусть сердечные отношения между вами вряд ли возможны, по крайней мере, у тебя не будут чесаться кулаки, чтобы врезать ему.
Тристан сопроводил последнюю фразу фирменной хищной ухмылкой. Он меня слишком хорошо знал. Я рассмеялся.
— Покажи ему, что ты уверен в своей правоте, готов нести ответственность за свои решения и за новый статус и при этом не испытываешь к нему враждебности. Ведь все же именно так, правда?
— Конечно. Я перевернул страницу.
— Да, это нормально, что ты опасаешься встречи с ним лицом к лицу. Но не забывай, что сегодня ты сам себе начальник! Ты же ничего не боишься?
Еще как боюсь… что на открытии они на меня навалятся всем скопом…
— А чего мне бояться? — пожал я плечами.
— Ну, так давай, приглашай его. Ты не пожалеешь. Подчеркиваю: это всего лишь моя точка зрения, напрямую меня это не касается. Но будь я на твоем месте, я бы поступил именно так.
С ним все становилось настолько простым.
Неделя пролетела так быстро, что я не успел оглянуться. Тем более найти какое-то решение.
И вот настал день Д. Этот чертов день, о котором всего два месяца назад я отчаянно мечтал. Сегодня он стал моим личным адом, моей казнью под гром аплодисментов и плеск фонтана из шампанского.
Поздним утром в полуобморочном состоянии — после первой на сегодня бутылки пива, выпитой в десять часов, и после того, как меня несколько раз вырвало, — я перешагнул порог концепт-стора. Шум отдавался в ушах ударами отбойного молотка. Вокруг гудел улей, не прекращалось броуновское движение бегающих по залам, сталкивающихся друг с другом, орущих и ругающихся людей. Мерчендайзеры завершали выкладку товара, задевая заканчивающих свою работу мастеров. Стойки с развешанными платьями и костюмами катились, лавируя, между ведрами с малярной краской. Обычное дело — последний взмах кисти всегда совпадет с приходом первых гостей. Это входит в правила игры. Будь все готово заранее, ситуации не хватило бы остроты. Перед служебным лифтом, обслуживающим все три этажа, образовался затор. Декораторы смахивали специальной тряпкой пыль с предметов один чуднее другого, и одновременно маляр отмывал пол, плеща на него воду. Стильные длинноногие девочки-продавщицы с презрением зыркали на парней в рабочих комбинезонах, хотя кое-кто из них наверняка завершит сегодняшний вечер в постели кого-нибудь из этих ребят. Тестирование звуковой аппаратуры за барной стойкой прерывалось грохотом перфоратора, и со всех сторон неслись вопли.
Упаковки «Кроненбурга» соседствовали с ящиками «Моэт-э-Шандон». Культурный шок. Сшибка социумов. Ну а у меня кровь стучала в висках, пока я инкогнито или почти инкогнито бродил среди всего этого хаоса. Инкогнито для персонала концепт-стора, который узнает, кто я такой, только вечером. И совсем не инкогнито для все еще работавших мастеров, которые испепеляли меня взглядами, прозрачно намекая на свою готовность перейти к серьезным действиям. Даже не пытаясь оправдаться или ответить агрессивностью на агрессивность, я взял курс на центральную лестницу. На эту проклятую, сожравшую тысячи евро лестницу в индустриальном стиле из черного металла, которая спиралью огибала ствол пальмы. Поднимаясь по ступенькам, я скользил ладонью по прохладным металлическим перилам и цеплялся за них, потому что никакой другой точки опоры у меня не осталось. Я поднялся на последний уровень и облокотился о балюстраду. Открывающийся отсюда вид был великолепен. Если бы я не свалял дурака и сам себе не напакостил, я бы сейчас наслаждался зрелищем того, что сумел сотворить, организовать, построить. Я бы упивался уверенностью в том, что у меня есть будущее, что я смогу осуществить мечты Веры и детей. Вместо того чтобы передвигаться по концепт-стору, словно зомби, вжимаясь в стены, я шагал бы по нему победителем. Пожимал бы руки, хлопал кого-то по плечу, чокался с заканчивающими работу мастерами. Они бы повторяли, что ждут моего звонка, надеются, что я позову их в следующий раз, так как им понравилось работать со мной. Я бы сделал шикарный жест — заказал номер в самом роскошном отеле, чтобы провести ночь с Верой. Сегодня днем я бы пригласил Тристана на обед в ресторан с мишленовскими звездами, поблагодарил его и освободил от банковской гарантии. У меня во рту скопилась желчь, и я быстро сглотнул ее. Хозяева магазина увидели меня на моем капитанском мостике и предложили пообедать вместе с ними.
Семь вечера. Уже. Я по-прежнему сижу запершись в ванной у нас дома. Меня снова вырвало — остатками обеда и выпитым днем в берлоге, — и я умылся холодной водой. Я был уверен, что Вера ничего не услышала. Она уже была готова и давала указания няне. В костюмных брюках и голый до пояса, я оперся о край умывальника и с ужасом рассматривал свое отражение: жуткая физиономия, голубые глаза заплыли, щеки ввалились, кожа из смуглой превратилась в зеленовато-серую. Я сжал кулаки, и на руках надулись вены. Мне нужно продержаться ближайшие несколько часов, забыть о мрачном выражении лица, изображать из себя человека, у которого все тип-топ и которому удается все, за что он ни возьмется. К сожалению, у меня осталось единственное желание: зарыться куда-нибудь как можно глубже и рыдать, как ребенок. Жена позвала меня, пора было выходить на свет божий. На нашей кровати меня ждала отглаженная ею белая рубашка, черный галстук и пиджак.
Через пять минут я спустился по складной лестнице, и меня удивила, а заодно и отвлекла от тоскливых мыслей полная тишина. Правда, длилась она не долго.
— Сюрприз! — пропели хором Вера с детьми.
Они развернули передо мной широченный бумажный транспарант с разноцветными рисунками один ярче другого и надписями «Браво, папа!», «Ты лучший!» и «Я всегда буду слышать нашу музыку».
