Меня охватил страх, что Боджу за эту выходку непременно и сурово накажут: либо высекут прямо на трибуне, либо попросят «потрудиться», то есть подмести всю школьную территорию или голыми руками прополоть клумбы перед фасадом. Обембе стоял в двух рядах от меня; я пытался поймать его взгляд, но он неотрывно следил за Боджей.
— Я спросила: кто? — вновь пророкотала директриса.
— Это я, ма, — отозвался знакомый голос.
— Кто ты? — уже тише спросила директриса.
— Боджа.
Последовала короткая пауза, и затем глава нашей школы скомандовала:
— Подойди.
Боджа уже направился к трибуне, но тут вперед выбежал Икенна. Загородив ему путь, он закричал:
— Нет, ма, это несправедливо! Что он такого сделал? Что? Если собираетесь наказать его, то накажите и всех, кто над ним посмеялся. С какой стати они издеваются над моим братом?
Тишина, что последовала за этими смелыми словами, за неповиновением Икенны и Боджи, на миг обрела сакральный оттенок. Мегафон, вывалившись из дрогнувшей руки директрисы, упал на землю и противно заскрежетал. Директриса подобрала его и, положив на кафедру, отошла в сторону.
— Вообще, — снова заговорил Икенна, перекрикивая стаю птиц, устремившихся в сторону холмов, — это нечестно. Мы скорее из школы уйдем, чем станем терпеть несправедливое наказание. Мы с братьями все уйдем. Прямо сейчас. Есть и другие школы, где дают западное образование, получше вашего. Папа больше не станет отстегивать вам деньжищ.
В сверкающем зеркале памяти я снова вижу, как мистер Лоуренс неуклюже направился к своей длинной трости и как директриса остановила его жестом руки. Да и не останови она завуча, он все равно не угнался бы за Икенной и Боджей, которые уже шли через ряды однокашников. Те плавно расступались перед ними; ребят, как и учителей, объял страх. Вот старшие братья схватили нас с Обембе за руки, и мы помчались прочь со двора.
Сразу мы домой не пошли: мама только родила Дэвида и на работу не ходила. Икенна сказал, что если вернемся меньше чем через час после ухода, то она разволнуется. Поэтому мы шатались по улицам, пока не забрели на самую крайнюю, за которой начинался пустой луг, отмеченный знаками типа «Частная собственность такого-то. Не входить». Мы остановились у фасада недостроенного дома; прошли мимо обгаженных собаками кирпичей и неровных горок песка, вошли под крышу недостройки и присели на вымощенный пол. Обембе предположил, что тут должна была быть гостиная.
— Видели бы вы физиономию директрисиной дочки, — сказал Боджа. Жутко довольные собой, мы принялись утрированно изображать учителей и других школьников, чтобы было похоже на сцену из фильма.
Мы еще с полчаса обсуждали случай на перекличке, когда наше внимание привлек нарастающий издалека шум. По дороге в нашу сторону неспешно катил грузовик «Бедфорд», обклеенный плакатами с портретом Вождя М.К.О. Абиолы, кандидата в президенты от социал-демократической партии. Набившиеся в открытый кузов люди горланили песню, которая в те дни часто звучала по государственному телевидению. Песню, в которой М.К.О. называли «хозяином». Кто-то из пассажиров пел, кто-то играл на барабанах, а двое — в белых футболках с портретом М.К.О. — дули в трубы. По всей улице люди выходили из домов, сараев и лавок, выглядывали в окна. Некоторые из пассажиров грузовика спрыгивали на землю и принимались раздавать плакаты. Икенне, который вышел агитаторам навстречу, тогда как мы предпочли остаться в укрытии, достался небольшой, с улыбающимся М.К.О., белой лошадью рядом и вертикально расположенными словами: «Надежда 93-го. Прощай, бедность!» — в правом верхнем углу.
— Может, пойдем за ними и посмотрим на М.К.О.? — внезапно предложил Боджа. — Если он победит на выборах, потом всем будем хвастать, что вживую видели президента Нигерии!
— Э-э… верно, но если мы пойдем за ними в школьной форме, — возразил Икенна, — то нас, скорей всего, прогонят. Эти люди отлично знают, что уроки в школах еще идут и что никто бы нас с занятий не отпустил.
— А мы ответим, что увидели грузовик и побежали следом, — ответил на это Боджа.
— Да, да, — согласился Икенна, — тогда они нас зауважают.
— А может, не станем приближаться? Будем перебегать от дома к дому? — предложил Боджа. И когда Икенна одобрительно кивнул, добавил: — Так точно избежим неприятностей и увидим М.К.О.
Мы ухватились за эту мысль. Шли от дома к дому, от угла к углу, обогнули крупную церковь и районы северян. Из переулка, в котором располагалась большая бойня, доносились мерзкая вонь и стук ножей по доскам — это мясники разделывали туши. Мы слышали гам: голоса покупателей и мясников постепенно становились громче — вместе со стуком. У ворот бойни двое мужчин расстелили коврики и, опустившись на колени, отбивали поклоны в молитве. В нескольких метрах от них стоял третий и омывался из пластмассового чайничка.
Мы перешли дорогу и оказались в нашем районе. У наших ворот стояла пара, мужчина и женщина. Они не отрывали глаз от книги, которую женщина держала в руках. Мы припустили бегом, то и дело украдкой озираясь по сторонам — не заметил ли нас кто из соседей, однако на улице было пусто. Мы прошли мимо небольшой церквушки, сложенной из тика, с цинковой крышей; на ее стене красовалось искусно выполненное изображение Иисуса: голову в терновом венце окружал нимб, из раны в боку по выпирающим ребрам текла кровь. Тут прямо по алым каплям пробежала, задрав хвост, ящерица; ее мерзкая фигура закрыла собой рану.
На открытых дверях лавок висела одежда, рядом стояли колченогие столики, заваленные помидорами, газированными напитками, пакетами с кукурузными хлопьями, молоком в жестяных банках и прочим. Напротив церкви располагался базар, занимавший приличную площадь. Процессия тем временем протиснулась по узкому проходу между стоявшими, как валуны, людьми, ларьками и лавочками; агитаторы шумели, привлекая внимание торговцев и посетителей. Скопление народа на рынке напоминало копошащуюся массу личинок. Обембе чуть было не лишился сандалии: какой-то мужчина своим тяжелым ботинком наступил ему на ремешок застежки, Обембе рванул ногу, и ремешок лопнул. Сандалия с одним оставшимся передним ремешком превратилась в шлепанец, и дальше — пока мы топали с базара по изборожденной колеями грунтовке — Обембе подволакивал одну ногу.
Впрочем, далеко мы уйти не успели. Обембе остановился и, приложив ладонь к уху, неистово закричал:
— Слушайте, слушайте!
— Что такое? — спросил Икенна.
В этот момент до нас донесся шум, похожий на звуки, что издавала процессия, только ближе и отчетливей.
— Слушайте, — порывисто произнес Обембе, глядя в небо. И тут же закричал: — Ветролет! Ветролет!
— Вер-то-лет, — поправил Боджа. Говорил он гнусаво, потому что тоже запрокинул голову в небо.
Наконец вертолет пролетел над нами. Плавно опустившись с неба, он завис на уровне крыш двухэтажных зданий. Он был раскрашен в белый с зеленым — цвета Нигерии — и нес на борту, в центре овала, изображение готового к бегу белого коня. Рядом с открытой дверью сидели двое с флажками, почти закрывая собой еще двоих: человека в полицейской форме и мужчину в яркой агбаде цвета океанских вод, традиционном наряде йоруба. Район гудел, послышались крики: «М.К.О. Абиола!» Ревели клаксоны, мотоциклы оглушительно выли моторами, а где-то поблизости начала собираться большая толпа.
