Что касается осведомления высшего начальства о сообщениях Богрова, то полковник Спиридович послал 28 августа письменное донесение Дворцовому Коменданту на ст. Коростень, куда к тому времени должен был прибыть Царский поезд. В этом докладе полковник Спиридович изложил сущность агентурных указаний и высказал свое убеждение, что ожидаемый «налет» боевой группы угрожает опасностью Вашему Императорскому Величеству. По приезде затем Генерал-адъютанта Дедюлина в Киев генерал Курлов и полковник Спиридович словесно ознакомили его с делом и принятыми мерами розыска.
В ночь на 28 августа прибыл покойный Председатель Совета Министров, статс-секретарь Столыпин, поместившийся в генерал-губернаторском доме. Организация охраны его была возложена генералом Курловым на того же Кулябку, к обязанностям которого прибавилась еще одна. Состоявшие всегда в охране статс-секретаря Столыпина подполковник Пиранг и ротмистр Дексбах, из коих последний в течение нескольких лет и в наиболее трудные времена неотступно охранял покойного Министра при всех его выездах, не были взяты в Киев. Причина такого распоряжения не могла быть установлена с точностью, так как вопрос о сопровождении названными офицерами покойного Министра разрешался непосредственно самим последним.
Утром 29 августа изволили прибыть в Киев Ваше Императорское Величество и занять помещение во Дворце.
За время до 31 августа от Богрова никаких известий не поступало, хотя он был в Киеве, и никто не поинтересовался спросить его о положении вещей в уверенности, что он сам догадается поставить власти в известность обо всем, заслуживающем внимания.
31 августа Мордка Богров возобновил свои сношения с подполковником Кулябкой, который по этому предмету представил весьма сбивчивые и противоречивые показания. Из объяснений Богрова, подтвержденных свидетелем Певзнером, случайно слышавшим весь разговор Богрова с Кулябкой, видно, что днем означенного числа Богров по телефону обратился к Кулябке с просьбой дать ему билет на празднество, устроенное городским самоуправлением в саду Купеческого собрания, ничем не мотивируя этого домогательства, на что Кулябко немедленно согласился. Вслед за этим Кулябко отправил Богрову билет через посыльного, руководствуясь, очевидно, лишь предположением о пользе пребывания Богрова на означенном торжестве в видах предупреждения какого-либо покушения. Подобная легкость снабжения Богрова пропуском в Купеческий сад является вполне последовательною, если принять во внимание происходившие 26 августа переговоры о допущении названного сотрудника в места Высочайших посещений.
Получив билет в Купеческий сад, Богров отправился туда, причем одно из прохождений Вашего Императорского Величества состоялось в двух шагах от Богрова, имевшего при себе пистолет «Браунинг».
По показаниям Богрова, он не совершил никакого посягательства в означенном саду только потому, что не имел возможности приблизиться к Статс-секретарю Столыпину. (На суде Богров объяснил это отсутствием у него в то время решимости выполнить какой-либо террористический акт.)
По окончании гулянья Богров ночью направился в охранное отделение и, после настойчивого требования, добился свидания с Кулябкой, послав ему предварительно из канцелярии записку с извещением о том, что в квартире его, Богрова, ночует приехавший из Кременчуга «Николай Яковлевич», у которого имеются два браунинга, и что с ним прибыла девица «Нина Александровна», которая поселилась на неизвестной квартире, но будет у Богрова 1 сентября, между 12 и 1 час. дня. Далее в записке изложено: «Впечатление такое, что готовится покушение на Столыпина и Кассо. Высказывается против покушения на ГОСУДАРЯ из опасения еврейского погрома в Киеве. Думаю, что у девицы «Нины Александровны» имеется бомба. Вместе с тем Николай Яковлевич заявил, что благополучный исход их дела несомненен, намекал на таинственных высокопоставленных покровителей. Жду инструкций».
Как показал затем Кулябко, Богров, приглашенный к нему на квартиру, повторил данные, изложенные в записке, добавив, что «Николай Яковлевич» приехал неожиданно к нему, Богрову, и потребовал, чтобы он во время торжества в Купеческом саду собрал приматы Министров Столыпина и Кассо, а также сведения об условиях их охраны. Вернувшись из Купеческого сада, Богров сообщил «Николаю Яковлевичу», будто в толпе и за темнотою не ушел выполнить поручение, вследствие чего ему приказано сделать это на следующий день в театре. Ввиду сего Богров обратился к Кулябке с просьбой выдать ему билет на спектакль и пояснил, что, как его предупредил «Николай Яковлевич», в театре могут находиться единомышленники террористов, которые проверят присутствие Богрова на представлении. Условившись переговорить окончательно на следующее утро в Европейской гостинице, Кулябко поручил Богрову составить подробное описание примет «Николая Яковлевича» и послать таковое старшему филеру Демидюку.
Утром 1 сентября подполковник Кулябко начал свои доклады по поводу ночного свидания с Богровым. В 6 часов он осведомил по телефону Генерал-губернатора, Генерал-адъютанта Трепова об угрожающей Председателю Совета Министров опасности, а около 7 часов посетил Спиридовича и рассказал ему о полученных от Богрова сведениях, о чем полковник Спиридович немедленно донес запиской Генерал-адъютанту Дедюдину. Последний испросил у Министра Императорского Двора указания, не следует ли обо всем доложить Вашему Императорскому Величеству и отложить вовсе выезды в этот день до выяснения дела. «Тут же», по выражению генерала Дедюлина, было решено не отменять посещению маневров, тем более что таковое было назначено часом раньше, чем предполагалось прежде.
Продолжая свои донесения, Кулябко в автомобиле с Спиридовичем поехал навстречу отправлявшемуся на маневры генералу Трепову, причем последний, вручив Кулябке на улице письмо к Статс-секретарю Столыпину с предупреждением об опасности и просьбою не выходить из дому, приказал Кулябке приложить к этому письму ночной доклад Богрова. Не исполнив в этой части распоряжения Генерал-губернатора, Кулябко направился к состоявшему при Министре штабс-капитану Есаулову, рассказал ему сущность заявления Богрова и передал письмо Генерал-адъютанта Трепова для представления П.А. Столыпину; затем проехал к генерал-губернаторскому дому и сдвинул кольцо охраны, находившейся у этого помещения, после чего вернулся в охранное отделение и распорядился о назначении офицерского дежурства в квартиру Председателя Совета Министров. К 10 часам утра Кулябко явился в Европейскую гостиницу для доклада генералу Курлову, который не поехал на маневры, имея распоряжение Дворцового Коменданта заняться разработкой агентуры, ликвидировать преступную группу за время отсутствия Вашего Императорского Величества из города и изыскать меры для благополучного возвращения Царского кортежа. Пройдя, прежде всего, к Веригину, Кулябко показал ему подлинную записку Богрова и сообщил о всем слышанном от последнего. Затем в присутствии Веригина Кулябко подробно доложил Товарищу Министра о полученных от Богрова данных. По показаниям Кулябки, он присовокупил также о том, что Богров был накануне в Купеческом саду для исполнения поручения «Николая Яковлевича» относительно выяснения примет министров Столыпина и Кассо; что Богров ложно рассказал «Николаю Яковлевичу», будто не мог разглядеть в толпе этих сановников, и что «Николай Яковлевич» потребовал от Богрова собрать означенные сведения 1 сентября в театре, причем окончательное решение вопроса о допущении сотрудника на спектакль стоит в зависимости от дальнейшего образа действий террористов. Генерал Курлов не возражал, и более дело не обсуждалось, так как ближайшей задачей розыска являлось наблюдение за предстоявшим посещением квартиры Богрова «Ниною Александровною». При этом вновь не было обращено внимания на ряд явных несообразностей в заявлении Богрова. Сообщение его о том, что за ним, по предупреждению «Николая Яковлевича», может быть надзор в театре для проверки посещения спектакля, до очевидности невероятно, так как нельзя допустить, чтобы «Николай Яковлевич» осведомил Богрова о такой направленной против него же мере, и, посвящая Богрова во все свои сокровенные тайны вплоть до указания некоторых из участников заговора, в то же время не верил его обещаниям быть в театре и даже высказал ему это. Далее, после сделанного Богровым в «Потоках» «Николаю Яковлевичу» заявления о невозможности воспользоваться Киевскою квартирою Богрова для помещения террористов, представляется непонятным, почему «Николай Яковлевич», долженствовавший действовать с крайнею осторожностью, приехал к Богрову без всяких предварительных с ним сношений и даже с вещами и оружием. Наконец, поручение террористов Богрову собрать приметы Министров Столыпина и Кассо, очевидно с целью основать на этих данных покушение, является лишенным всякого смысла, ибо подобные справки лица, не участвующего в выполнении акта, совершенно непригодны даже для террористов. Выяснять приметы покойного П.А. Столыпина, ввиду их общеизвестности, не было никакой надобности, тем более что сам же Богров указывал на связи революционеров с чинами полиции, от которых означенные приметы могли быть легко получены с полною достоверностью. Далее приказание «Николая Яковлевича» Богрову изучить условия охраны Министров во время гулянья в саду Купеческого собрания и парадного спектакля в театре представлялось явно сомнительным ввиду полного различия обстановки, при которой происходили означенные торжества, и невозможности поэтому выяснить практические особенности охраны при дальнейших посещениях. Наряду же с этим из рассказов Богрова усматривалось, что посягательство на жизнь названных сановников следовало ожидать на путях проездов. Не обращено было внимания и на то, что, по сообщению «Николая Яковлевича» Богрову, все для покушения было подготовлено, а между тем для выполнения замысла Богрову поручалось еще узнавать наружность лиц, против коих направлялось злодеяние. Наконец, указание Богрова на прибытие к нему «Николая Яковлевича» из Кременчуга свидетельствовало, что означенный террорист был пропущен наблюдениями, учрежденными в названном городе и у дома Богрова. Однако же и это обстоятельство не вызвало никаких вопросов и распоряжений. С несомненностью можно утверждать, что при сколько-нибудь внимательном отношении генерала Курлова, Веригина, Спиридовича и Кулябки к рассказам Богрова лживость таковых должна была быть обнаружена в то же утро 1 сентября. На предложенные мною по этому поводу вопросы генерал Курлов объяснил, что хотя у него самого возникали колебания относительно правдоподобности некоторых мест в рассказе Богрова, но, с одной стороны, он останавливался на мысли, что злоумышленники обманывают Богрова, а с другой – он, Курлов, не имел возможности с полным вниманием вдуматься во все мельчайшие детали дела за недостатком времени при крайне сложной работе, особенно с утра 1 сентября.
