Союз 17 октября, или партия октябристов, был назван в честь царского манифеста, знаменовавшего, по мнению членов партии, вступление России на путь конституционализма. Октябристы выступали за установление в России конституционной монархии с двухпалатным парламентом, формируемым на основе цензовых выборов. Они были сторонниками сохранения единства и нераздельности Российской империи, отрицая возможность предоставления автономии отдельным регионам (за исключением Финляндии). В состав Союза 17 октября входили чиновники, помещики, крупная торгово-промышленная буржуазия. Октябристы сами признавали, что они являются «барской партией». Признанным лидером партии был Александр Гучков. Программа этой партии содержала ряд конституционных положений, которые были неприемлемы для Столыпина. Но в целом позиция октябристов была значительно ближе Столыпину, чем позиция кадетов, и на протяжении ряда лет он плодотворно сотрудничал с рядом членов данной партии. Его младший брат Александр состоял членом ЦК партии октябристов.
Еще одной политической силой, ворвавшейся на российскую политическую сцену, были крайне правые, или черносотенцы, представлявшие собой конгломерат самостоятельных союзов, обществ, дружин, лиг и т.п. Черносотенцы заявляли, что «царское самодержавие не отменено Манифестом 17 октября». Они выдвинули лозунг «Россия для русских», подчеркивая, что «русская народность как собирательница земли русской и устроительница русского государства есть народность державная, господствующая и первенствующая». Монархические союзы были единственными, кто открыто заявлял о своем антисемитизме. Самой крупной из черносотенных организаций являлся Союз русского народа. Основными районами влияния черносотенцев были западные и юго-западные губернии, входившие в черту еврейской оседлости. Парадоксально, что Союз русского народа состоял большей частью из украинцев и белорусов. Подавляющее большинство монархических отделов было открыто в селах и деревнях, но черносотенцы также сумели создать ряд филиалов в крупных промышленных центрах. Председателем Главного совета Союза русского народа был детский врач, доктор медицины Александр Дубровин, его товарищем (заместителем), а позже лидером Союза Михаила Архангела являлся Владимир Пуришкевич. С ними и с их организациями П.А. Столыпина связывали сложные и неоднозначные отношения.
На выборах в I Государственную думу крайне правые получили ничтожное количество голосов и не смогли провести ни одного депутата. Октябристы получили всего 16 голосов. Что касается левых партий, то они бойкотировали выборы как недемократические. Когда выяснились левые симпатии избирателей, социал-демократы срочно отказались от тактики бойкота, но избирательная кампания уже подходила к концу, и они успели провести только 18 депутатов. Победу на выборах одержала партия кадетов, в основном потому, что ввиду бойкота со стороны левых партий за кадетских кандидатов голосовали как за самых радикальных из тех, кто участвовал в выборах. Кадетская фракция была самой многочисленной – 179 депутатов из 478. Правда, лидер партии Павел Милюков не был по формальным основаниям допущен к выборам, но это не мешало ему руководить партийной фракцией из думского буфета. Кроме того, из крестьянских депутатов и интеллигенции была сформированная трудовая группа, насчитывавшая около 97 депутатов. По своим программным убеждениям трудовики были близки к эсерам и народническим организациям. 105 депутатов назвали себя беспартийными, но в своем большинстве они придерживались левых взглядов.
Результаты выборов повергли правительство в уныние. Собственно говоря, отставка С.Ю. Витте была продиктована нежеланием превратиться в объект острой критики со стороны депутатов, в чьей среде преобладали антиправительственные настроения. Для заседаний Государственной думы был отведен Таврический дворец. Однако торжественное открытие Думы состоялось в Георгиевском зале Зимнего дворца. В Петербург из Москвы были привезены царственные регалии, которые использовались только для коронационных торжеств. Рассказывали, что императрица Александра Федоровна сама расстелила горностаевую мантию на троне, заботливо поправив каждую складку. Сестра царя великая княгиня Ксения Александровна писала в своем дневнике, что специально сшила к этому дню роскошное русское платье. Злые языки говорили, что женская часть августейшей семьи и их фрейлины надели все свои драгоценности и буквально сгибались под тяжестью бриллиантов и жемчуга. Великий князь Александр Михайлович мрачно заметил: «Все мы были в полной парадной форме, а придворные дамы – во всех своих драгоценностях. Более уместным, по моему мнению, был бы глубокий траур». Императорская семья с тревогой ждала перемен, которые грозили превратить русского самодержца в европейского конституционного монарха. Ксения Александровна писала о том, как Ники – Николай II, Аликс – императрица Александра Федоровна, Мама – вдовствующая императрица Мария Федоровна вышли к депутатам: «Ники шел один, перед ним несли корону… В Гербовом зале городские дамы и множество народу вообще. Оттуда все великие княгини отправились через вторую западную половину и галерею в Георгиевский зал и там нас всех разместили на эстраде с правой стороны от трона. Туда же пришли все свитские и фрейлины Мамы и Аликс. Молебен уже начался. Прямо против нас – все члены Государственного совета и высшие чины. С левой стороны члены Думы – между ними несколько человек с препротивными лицами и нахально-презрительным выражением. Они не крестились, не кланялись – стояли, держа руки за спиной, а некоторые – в карманах и мрачно смотрели на всех и вся»
[142].
Пока Николай II говорил приветственную речь, министр императорского двора В.Б. Фредерикс, наблюдавший за слушателями, поделился своими впечатлениями: «Эти депутаты скорее похожи на стаю преступников, ожидающих сигнала, чтобы зарезать всех, сидящих на правительственной скамье». Столыпин обратил внимание на разительный контраст между блеском мундиров придворных и нарочито будничными костюмами депутатов. Потом он рассказывал, что невольно усомнился, сумеют ли люди, настолько отличающиеся друг от друга своим внешним обликом, найти общий язык при обсуждении общего дела. Церемония открытия Думы была задумана с такой пышностью, чтобы поразить крестьян, впервые попавших в царские чертоги. Генерал-майор свиты А.А. Мосолов с грустью констатировал: «Думаю также, что двор, с расшитыми золотом мундирами, в пышном тронном зале, вызвал в депутатах лишь чувство зависти и злобы и вовсе не поднял престиж императора»
[143]. Один из сатирических листков писал: «Кого хотели своими блестящими мундирами ослепить наши бюрократы? Вероятно, депутатов от крестьян. Но каких результатов они достигли? Совершенно обратных! Они их не ослепили, а, наоборот, еще им же открыли глаза на то, куда идет масса народных денег»
[144].
Государственная дума приступила к работе. Кадетское большинство восприняло приветствие царя как тронную речь и в лучших парламентских традициях подготовило ответный думский адрес, в котором были поставлены вопросы о политической амнистии, всеобщем избирательном праве, ответственном министерстве и упразднении верхней палаты. Для правящих кругов думские пожелания были совершенно неприемлемы. Великий князь Константин Константинович, выражая общее настроение царской семьи, писал в своем дневнике: «Ответ Думы на тронную речь – гадость. Дума – очаг революции». Николай II отказался принять думскую депутацию, и адрес так и не был вручен адресату.
