Столыпин сдавал своих артистов внаем. Они выступали в «доме Пашкова» на углу Знаменки и Моховой и в Покровском театре, получившем свое название по улице Покровка. Прошло несколько лет, и Столыпин решил избавиться от дорогостоящего увлечения. Обратимся к «Горю от ума», где говорится о барине, распродавшем своих артистов:
Или вон тот еще, который для затей
На крепостной балет согнал на многих фурах
От матерей, отцов отторженных детей?!
Сам погружен умом в Зефирах и в Амурах,
Заставил всю Москву дивиться их красе!
Но должников не согласил к отсрочке:
Амуры и Зефиры все
Распроданы поодиночке!!!
Отличие в том, что в 1806 г. Столыпин продал крепостную труппу не в розницу, а оптом. За 74 певиц, танцовщиц и комиков он запросил 42 тысячи рублей. Крепостные обратились в московскую дирекцию императорских театров с просьбой купить их у барина. Дирекция нашла сделку выгодной. В докладной записке императору Александру I дирекция отмечала: «Умеренность цены за людей, образованных в своем искусстве, польза и самая необходимость театра… требуют непременной покупки оных…»
[32] Однако Александру I цена показалась слишком высокой. Столыпин снизил цену, но ненамного. В те же годы графиня Головкина широким жестом подарила своих крепостных артистов дирекции императорских театров, тогда как Столыпин выручил за крепостную труппу 32 тысячи рублей. После перехода на казенную службу в афишах против фамилий артистов стали ставить «г-н» и «г-жа», но от этого они не стали господами. Один из приказов дирекции императорских театров гласил: «С детьми людей, купленных у г-на Столыпина и подаренных графиней Головкиной… поступать как со своей собственностью». Детей артистов, если они окажутся неспособными к танцам и пению, велено было употреблять на хозяйственных работах. Но даже с талантами из крепостных не церемонились. Мария Лисицина с успехом исполняла роль Рутины в опере «Русалка», что не помешало дирекции высечь актрису розгами и не когда-нибудь, а в день ее свадьбы. Лишь через много лет бывшие крепостные и их семьи обрели полную свободу. Варенька Столыпинская уехала в Петербург и покорила столичную сцену. Впоследствии она вышла замуж за философа и публициста Н.Н. Страхова.
Современники видели в «Емельяновиче» – А.Е. Столыпине одного из чудаков и оригиналов, коими изобиловала старая Москва. Однако нельзя забывать, что домашний театр прадеда П.А. Столыпина имел огромное значение для русского театрального искусства. Артисты его театра стали основой московской труппы императорских театров, из которой впоследствии выросли Большой театр и Малый театр.
Исследователи высказывали мнение, что Столыпин продал театр, потому что жизнь на широкую ногу пошатнула его благосостояние. Косвенным подтверждением этому служит тот факт, что он заложил ряд своих имений
[33]. Возможно, средства понадобились Столыпину не столько для удовлетворения кредиторов, сколько для очередной деловой операции. Заложив некоторые имения и продав крепостных артистов, он сразу же выхлопотал 4 тысячи десятин плодородной земли на реке Куме у предгорий Кавказа, где построил селение Ново-Столыпино. Оно находилось недалеко от Горячих и Кислых ключей, вокруг которых в будущем выросли курорты Пятигорск и Кисловодск. Следует отметить, что Столыпины были одними из первых русских людей, оценивших чудодейственную силу минеральной воды. Алексей Столыпин нуждался в лечении: «с молодых дней бывал ирой, забиякой… а под старость страдал от подагры, геморроя и летом обувал ноги свои в бархатные на байке сапоги». Он ездил пить целебный нарзан. Весной 1817 г. он отправился из Пензы в очередную поездку, но умер, не до-ехав полсотни верст до Ново-Столыпина.
Алексей Емельянович Столыпин имел одиннадцать детей: шесть сыновей и пять дочерей. Один сын и одна дочь ушли из жизни в детстве, остальные благополучно выросли и отличались телесной мощью. Известный мемуарист Филипп Вигель, земляк Столыпиных, писал о них: «В Пензенской губернии было тогда семейство безобразных гигантов, величающихся, высящихся, яко кедры ливанские». Столыпины имели богатырское сложение и острый ум. Манифест о вольности дворянства признавал за благородным человеком одну-единственную обязанность – дать воспитание своим детям. Прадед П.А. Столыпина постарался выполнить свой дворянский долг. Прошло время дворянских недорослей, осмеянных Фонвизиным. Молодое поколение семьи Столыпиных получило отличное домашнее образование и не только. Например, один из братьев Дмитрий Алексеевич, дед П.А. Столыпина, с золотой медалью закончил лучшее по тем временам учебное заведение.
Филипп Вигель недоброжелательно писал об Алексее Емельяновиче Столыпине и его детях: «В нем и в пяти гайдуках, им порожденных, была странная наклонность не искать власти, но сколько возможно противиться ей, в чьих бы руках она ни находилась»
[34]. Биография молодого поколения Столыпиных подтверждает, что они действительно противились власти. Некоторые из братьев достигли высокого положения, но остались вольнолюбивы и независимы. Блестящую плеяду Столыпиных можно было смело причислить к лучшим умам России. Все братья с детства были записаны в полк и начинали с военной службу, что было естественным для дворянина в эпоху почти непрерывных войн.
Старшему из братьев – Александру Алексеевичу Столыпину выпала честь служить адъютантом А.В. Суворова в 1795 – 1797 гг. Он был самым молодым офицером в свите фельдмаршала, который звал его Мальчиком. Рядом со старым годами, но юным душой полководцем было нелегко. Испытания начались сразу же после того, как адъютанта представили фельдмаршалу: «Он, обернувшись ко мне, спросил: «Где служил твой отец?» Забыв, что батюшка отставлен лейб-компанским при восшествии на престол Петра III, я отвечал: «Не знаю, Ваше Сиятельство!» Он, приложив указательный и средний пальцы правой руки к губам, вскричал: «В первый раз… не знаю!» Адъютант усвоил, что Суворов терпеть не может «немогузнаек», и решил в следующий раз быть начеку. Однажды у Суворова были гости. «Я далеко сидел от фельдмаршала и не слыхал его разговора, вдруг дежурный генерал сказал довольно громко: «Столыпин! Фельдмаршал вас спрашивает». Я привстал и сказал: «Что прикажете, ваше сиятельство?» – «Чем у нас чистят полы?» – спросил меня фельдмаршал. «Нашатырем, ваше сиятельство», – отвечал я. «Что стоит в день?» – «Двадцать пять червонцев». – «Помилуй Бог, как дорого!» Когда гости ушли, свита фельдмаршала обступила адъютанта и начала изумленно расспрашивать, с чего это ему в голову взошел нашатырь, да еще по такой несообразной цене? Столыпин честно признался, что сказал первое, что попало на язык, так как фельдмаршал не жаловал медлительность в ответах.
Столыпин поведал об аскетизме Суворова, жившего в Тульчине: «В спальне фельдмаршала, обыкновенно посредине, к стене настилали сена, которое покрывали простыней и одеялом; в головы клали две большие подушки, что и составляло всегда его постель». Адъютанта поражали привычки Суворова, приобретенные им смолоду и сохранившиеся до преклонных лет: «Просыпался он в два часа пополуночи; окачивался холодною водою и обтирался простынею перед камином». Столыпин описывал проказы Суворова, которые воспринимались как старческое безумие. Показательно, что у Мальчика, частенько становившегося мишенью суворовских шуток, хватило наблюдательности заметить, что фельдмаршал шутил лишь в редкие минуты отдыха. Когда Суворов запирался в своем кабинете и напряженно работал, шутки кончались.
