При этом Мария Федоровна вовсе не беззаботная светская львица, которой ни до чего нет дела. У нее классическое воспитание. Это сейчас на датском престоле Маргарете II – художница и переводчица Симоны де Бовуар. А в те времена датский королевский двор был строгим и патриархальным.
Александр III чужд сантиментов. Но с детьми Мария Федоровна обходится тверже, чем муж. Она всегда выступала против морганатических браков, причем более категорично, чем суровый Александр III. Недаром кто-то называл ее «гневной», а кто-то величал вдовствующую императрицу «злобствующей». Но все это – лишь отдельные злопыхатели.
Александр Мосолов уверяет, что Мария Федоровна никогда не вмешивалась в политику. «Все, что ей было нужно, – это любовь и обожание», «аграрные проблемы, Дума, финансовое положение государства – все это ее просто-напросто не волновало»
[73]. Замечание абсолютно не верное, но очень интересное. Мосолов с 1900 по 1916 годы служил начальником дворцовой канцелярии. Был другом министра двора Фредерикса, который неотлучно находился при Николае II. Мосолов – чрезвычайно информированный человек. Но даже он не замечает вмешательства Марии Федоровны в политику. А оно было.
Едва приехав в Россию, 17-летняя Мария Федоровна пишет письмо своему тестю Александру II. Просит надавить на «жестоких германцев», чтобы они смягчили «ужасные условия» мира с Данией
[74]. Царь оставляет письмо без внимания. В то время российская внешняя политика строилась на союзе с Пруссией.
Влияние жены, частные поездки к датским родственникам-германофобам дали результат: новый император Александр III не скрывал своей антипатии к немцам. А когда кайзером стал Вильгельм II, добавилась и личная неприязнь. В результате в начале 90-х Россия заключила союз с Францией.
Датские принцессы, посланницы Кристиана IX, знали свое дело. Сестра Марии Федоровны Александра – жена английского короля Эдуарда VII. При нем Англия тоже заключает союз с Францией. Конечно, значение английского короля невелико, но идейным вдохновителем антигерманского союза – Антанты – был именно он.
Во внутреннюю политику при жизни мужа Мария Федоровна действительно не вмешивалась. И полностью ее разделяла. Но одно дело – решительный и твердый Александр III, а совсем другое – робкий и неуверенный Николай II. По утрам он приходит к матери и «совещается относительно всего предстоящего ему в этот день». Так, по крайней мере, уверяет Половцов
[75]. «Государь остается ничем, – записывает в дневнике 5 марта 1895 года близкий ко двору граф Алексей Бобринский. – Сфинкс. Личность, которая ни в чем себя не проявляет». Говорят, что несколько раз он «перерывал доклад министра с просьбой подождать его немного, пока он пойдет советоваться с “матушкой”». В записях от 24 марта Бобринский еще более категоричен: «Мария Федоровна, которая была любима и симпатична всем, становится антипатичной, благодаря своему явному намерению вмешиваться в правление, и она будет ненавистной»
[76]. Он не угадал. «Антипатичной» она будет только ему да Половцову, но они, по сути, одна семья: Бобринский женат на дочери Половцова. К тому же эти двое вообще мало кого из современников удостоили лестным эпитетом.
Вряд ли материнские советы выходили за рамки персоналий. Николай серьезно относился к кадровым назначениям. В его взглядах было много от славянофильства, а славянофилы считали чиновников главными врагами России. Как тогда говорили, «средостением» между царем и народом.
Николай понимал, что чиновники – по большей части – никуда не годятся. Вильгельм II, кузен Вилли, как-то дал ему совет. Я, сказал кайзер, когда назначаю министра, тут же пишу в секретном документе фамилию того, кто сможет его заменить. «Зачем он дает мне такие советы?» – чуть не плакал царь, которому и одну-то кандидатуру было не подобрать. Наверное, делал он вывод, «среди немцев больше людей, которые способны занимать руководящие должности»
[77].
Найти выход из этого «славянофильско-русофобского» тупика Николай II не мог. Идея обратить внимание не только на бюрократию, но и на общественность, в первые лет десять даже не приходила ему в голову. К тому же он хотел видеть на министерских постах людей, которых знал лично. Это еще больше сужало круг претендентов. Естественно, в такой ситуации хоть с матушкой посоветоваться – и то хорошо.
Впрочем, влияние Марии Федоровны с каждым годом уменьшалось. Постепенно между сыном и матерью стали появляться разногласия. С 1899 года Николай II начал ограничивать автономию Финляндии и проводить там русификацию. Особое возмущение вызвала ликвидация самостоятельной финской армии, ведь теперь финны должны были служить в русской армии на общих основаниях.
Финны сопротивлялись. Кто-то пассивно, кто-то активно. Первые создали партию пассивного сопротивления, вторые, соответственно, активного. «Пассивисты» стремились действовать через Сенат, строго в рамках финляндской конституции 1809 года. «Активисты» предпочитали революционные методы. Скажем, в 1904-м убили генерал-губернатора Финляндии Бобрикова.
У Марии Федоровны, что называется, взыграл скандинавский патриотизм. Строго говоря, Финляндия не Скандинавия. Но финны – народ тихий, а в сопротивлении участвовали почти исключительно шведы.
Мария Федоровна пишет царю гневные письма. Сам по себе финляндский вопрос, конечно, второстепенный. Интересен набор аргументов. Первый. Твоя политика в Финляндии ведет к революции. Второй. Это, собственно, не твоя политика. Тебя обманывают, твоим именем прикрываются разные проходимцы вроде Бобрикова. Услышь правду, раскрой глаза.
Ровно то же самое будут говорить Николаю II накануне февраля 1917-го. Только вместо Финляндии будет Россия, а вместо Бобрикова – Распутин и Александра Федоровна.
И поведение Николая II в обоих случаях одинаковое. Сначала он оправдывается перед матерью, что-то ей обещает, но ничего не исполняет. Уверяет, что смута «не идет из народа, а наоборот – сверху». А в итоге: «Я несу страшную ответственность перед Богом и готов дать Ему отчет ежеминутно, но пока я жив, я буду поступать убежденно, как велит моя совесть. Я не говорю, что я прав, ибо всякий человек ошибается, но мой разум говорит мне, что я должен так вести дело». И вообще, лучше «предоставь руке Господа направлять мой тяжелый земной путь»
[78].
Полное отсутствие логики – то ли совесть велит, то ли разум говорит. Неуверенность в собственной правоте и в то же время упрямство. Чувство обреченности и упование на промысел Божий. Точно такого же Николая II мы увидим в 1916 году. Но цитируемое письмо к матери он написал в 1902-м. Когда не было никакого Распутина. Когда не было никакого политического влияния Александры Федоровны. Просто Николай II всегда был таким. И чем сложнее ситуации, тем ярче проявлялись в нем эти черты. А «темные силы», «придворная камарилья», «закулисье» могли оказывать влияние только тогда, когда попадали в унисон с мыслями, а скорее даже – чувствами, самого царя.
