Как раз в это время в Лондон по служебным делам приехал Гибсон. Они возобновили начавшееся еще в Стамбуле знакомство и стали часто видеться. Потом Екатерина приезжала к Гибсону, когда он работал уже в Праге. Он сделал ей предложение, кажется, они обо всем договорились. Правда, и время бежало.
В связи с событиями в Чехословакии, о которых выше говорилось, Гибсон попросил свое начальство разрешить ему выезд в Лондон для решения некоторых оперативных проблем, полагая воспользоваться командировкой для решения личного вопроса. Он намеревался, оформив брак с Екатериной, на обратном пути к месту службы совершить небольшое свадебное путешествие по Швейцарии. Но не все просто в этом мире.
В английское посольство в Праге на имя Гибсона пришло письмо от его брата Арчибальда, который, узнав о планах старшего брата вступить в брак с русской, очень обеспокоился. Арчибальд писал:
«Возможно, даже вероятно, что она сделает тебя счастливым, но это может сделать каждая хорошая девушка, и может быть, тебе посчастливится найти такую вместо Катюши и избежать таким образом всех тех осложнений, которые она принесет. Подумай о всех этих запрещениях в отношении смешанных браков, а также о большой разнице в летах. Я бы не решился в мои годы жениться на молодой девушке, особенно если бы не был ее первым мужчиной. Подумай о реакции семьи, которая может перейти от скрытой вражды к замечаниям типа «хотелось бы, чтобы он этого не делал».
В случае, если все эти трудности не так велики, как я думаю, и если мои опасения, что Катюша не является лучшим выбором, не имеют под собой основания, и если ты тверд в своих намерениях, можешь обойти запрет Бе-вина и жениться на ней, то в этом случае желаю тебе счастья и Бог тебя благословит».
Гибсон оказался упрям в своих намерениях. Но у руководства был свой взгляд на вещи, и оно не собиралось нарушать рекомендации министра в отношении браков с иностранками, предполагавших получение сотрудниками дипломатических служб предварительного разрешения. Гибсон решил попытаться преодолеть и этот барьер. Он пишет требуемое заявление с приложением биографии Екатерины, а также описанием обстоятельств их знакомства. Надеясь на положительное решение он запланировал поездку в Лондон и возвращение в Прагу уже с миссис Гибсон.
Возможно, работая в течение своей многолетней карьеры на российском направлении, окружив себя помощниками и агентами из эмигрантов, Гибсон, вознамерившись связать свою дальнейшую жизнь с русской женщиной, подсознательно создавал вокруг себя некую психологическую ауру, а может быть, все это лишь случайность, которых в жизни любого человека предостаточно.
Какое решение было вынесено по рапорту Гибсона из архивного дела не видно. А вскоре в эту житейскую историю вмешалась большая политика.
После высылки из Англии двух сотрудников чехословацкого посольства — это было уже после февральских событий в Чехословакии, в ожидании неизбежных в подобном случае ответных мер англичане решили, по-видимому, опередить события и отозвать Гибсона из Праги, справедливо полагая, что он может быть одним из первых, на кого чехословацкие власти укажут как на персону нон грата. Что и случилось.
Гибсон устраивает у.себя на квартире прощальный вечер, на котором главными гостями были послы Великобритании и США — Диксон и Штейнгардт, и отбывает на родину.
С этого времени в бумагах дела Гибсона появляются большие временные разрывы, а содержание редких документов указывает на то, что оперативный интерес к нему после выезда из Чехословакии пропал. Прошло сообщение, что у Гибсона, работавшего в центральном аппарате разведки, какие-то неприятности с руководством, которое высказывает неудовлетворенность его работой, он сам тяготится своим положением, хочет уйти из разведки и поселиться где-нибудь в укромном уголке.
В конце 50-х годов Гибсон проживал как частное лицо в Риме, но никаких мероприятий в отношении него внешней разведкой больше не проводилось. Последней в деле Гибсона стала телеграмма из лондонской резиденту-ры КГБ в конце 1960 года, в которой сообщалось, что известный Центру сотрудник английской разведки полковник Гибсон при невыясненных обстоятельствах покончил жизнь самоубийством.
Память
«Бритт» наконец выехал в Париж, где он должен был возобновить активную работу с советской разведкой. Но с восстановлением связи не спешили, помя-туя о том, что к нему в свое время проявляли большой интерес французские спецслужбы и были все основания думать, что он сохранился. В таких условиях опасность того, что, несмотря на весь свой опыт, он в один прекрасный день приведет на встречу с оперработником наружное наблюдение, была весьма велика. Контрразведка, если человек попал в ее поле зрения, в своей стране всегда сильнее объекта слежки, даже самого искушенного.
С другой стороны, обстановка в мире вносила существенные коррективы в деятельность самой внешней разведки, переживавшей организационную перестройку и переоценку информационных, а следовательно, и оперативных ориентиров. Бывшая до марта 1946 года 1-м управлением НКГБ, она в последующем именовалась 1-м управлением МГБ, входила в Комитет информации при Совете Министров СССР и МИД, затем оказалась 2-м Главным управлением МГБ. Искали оптимальную модель структуры самой службы и ее места в системе органов государственной безопасности, которая наконец стала Первым главным управлением Комитета госбезопасности. Соперники, а во время Второй мировой войны партнеры — англичане и американцы пошли по пути сохранения и развития своих разведывательных служб как самостоятельных государственных ведомств.
Условия начавшейся «холодной войны» выдвигали на первый план такие проблемы, как ликвидация монополии США на обладание ядерным оружием, разведывательное освещение деятельности и планов ведущих стран Запада, региональные конфликты, своевременное обнаружение угроз применения оружия массового поражения, получение закрытой информации в интересах народного хозяйства, отслеживание возможных прорывов в научно-технической области, осуществление акций влияния с использованием возможностей внешней разведки.
Под решение этих задач подбиралась и агентура. Приходилось также отказываться от той, которая не вписывалась по тем или иным причинам в новые политические и оперативные реалии. В акциях эмиграции «Бритт» участия не принимал, да и сама эта линия теряла свою былую значимость. Кстати, и англичане перебросили одного из своих больших специалистов по русской эмиграции, каковым несомненно был Гибсон, на другую работу. Непредвзятый взгляд на возможности «Бритта», с учетом его прошлого, показывал, что быть полезным в освещении новых проблем с его преимущественным опытом использования этнического фактора, он едва ли сможет. Время «Бритта» безвозвратно ушло.
Ну а то, что ему удалось сделать в качестве информатора советской разведки, было положительно оценено Центром и, что очень существенно, отвечало его желаниям. Он добровольно, по собственной инициативе, взвесив все десятки раз, предложил свои услуги разведке своей родины и они были приняты, несмотря на его сложный биографический багаж.
Возникло, как вариант, предложение вывести его в Советский Союз с целью написания книги о его работе в интересах Интеллидженс сервис. Но оно было оставлено без последствий и даже не обсуждалось. Тогда раскрывать факт сотрудничества Богомольца с советской внешней разведкой, так же как и любые обстоятельства, связанные с операцией «Тарантелла», сочли преждевременным.
