И откуда этот мой холод — будто ничего не произошло. А что произошло? Столько ждала — и ничего. А он растерялся от своей мужской неудачи, волновался, суетился, но я — ни в какую. Себя винила: если даже у донжуана со мной сорвалось, то, может, я и не создана для этого? А потом еще над ним издевалась, он совсем присмирел. Что на меня нашло? Реванш? Но за что? Если бы ты знал, как мне совестно, обидно, горько. Ненавидела себя, хотелось умереть тут же, на месте. И не от любви к нему, ее нет ни капли, это я ясно сознаю все время, а оттого, что мучаю людей, не могу сохранить их как милых дорогих друзей.
Почему, думаешь, я ему сказала, что не подходим физически и что у меня есть с кем сравнивать? Не совсем лгала: хоть у нас с тобой до этого не дошло, уж не знаю почему, но я как любила тебя, так и люблю, и ты это прекрасно знаешь. Не можешь не знать.
Хороший мой, я знаю, как дико тебе писать все это. Но ты все поймешь, простишь, главное, поймешь, а то я жить не смогу от отвращения к себе. Прости, если можешь.
Перечел это покаянное окаянное письмо. Потом еще раз. Заучил наизусть. Сидел над ним и плакал. От нежности, от обиды, от отчаяния. От жалости — то ли к Свете, то ли к самому себе. Глянул на часы — полвторого, а Светы все нет. Обошел весь поселок — нигде. В голову лезли нехорошие мысли. Вдруг осенило — я знал, где искать. Побежал к лиману. Навстречу Анатолий. Вид такой понурый, что ни одного укола ревности.
Нашел ее там, где впервые увидел голой. Света сидела на том камне, где сидел я и глядел на нее, как завороженный. Я и сейчас не очень понимал, что должен делать.
Сказал, что встретил Анатолия, вид у него никакой.
— Ты знаешь, что он ради тебя остался? Киевляне уже все отвалили.
— Знаю. Он мне только что предлагал вместе лететь в Киев. Два билета на самолет показал.
— И ты отказалась?
— Как видишь.
— Почему он быстро кончил? Понимаешь? — пошел я напрямик. — От восторга, который никогда прежде не испытывал. А что, если он настоящую любовь принял за очередную интрижку? С непривычки. Ошибка донжуана. А теперь догадывается.
Пусть читатель не подумает, что я какой извращенец и уговаривал Свету из мужской солидарности. Дело не в Анатолии, а во мне. А если бы не преждевременная эякуляция? Все могло сложиться иначе, думал я, забегая вперед и прокручивая будущие аргументы. Чистота эксперимента была нарушена. Вот я и взял сторону Анатолия. Но постепенно самец возобладал, и меня понесло в противоположном направлении. Воспользовался сведениями, которыми располагал благодаря соседству и болтливости Анатолия.
— А мальчишку от тебя хочет, потому что девчонка у него уже есть. И никакая не племянница, а дочка. Вот он ей и собирает игрушки. И жена его бросила не потому, что захотела долгого счастья. Его бля*ство ей во где. Он тебе чесал, а ты уши развесила.
— Так-то ты выполняешь его поручение, — улыбнулась Света. — Не заводись. Даже если он был бы во сто крат лучше, все равно не люблю его.
«Не любишь, а дала», — попридержал я про себя, чтобы попрекнуть сто лет спустя.
— А что было делать? Сам посуди. Своим обожанием ты обрек меня на вечное девство. С полгода, наверно, уже готова. Тысячу раз проигрывала в воображении. Что, мне самой тебе предлагаться? Даже на это решилась, когда Анатолий стал подваливать. Разделась и ждала. За тобой было дело. Мог предотвратить. И никакого Анатолия не было бы. Да еще «Фиесту» подсунул. Вот я и подумала: вдруг ты тоже импотент, коли на меня никак не реагируешь? И долго мне так невеститься? На всю жизнь остаться вековушей? Ведь не решился бы? Скажи честно.
«Трудно было решиться, — соглашаюсь я через сто лет. — Онанировал днем и ночью, представляя тебя, а саму держал на пьедестале. Был уверен, что тебя с него не совлечь ни Анатолию и никому другому. Потому и поспорил с ним».
— Согласись, подлянка. Как ты мог пойти на это?
— Он сам предложил.
— Какое мне до него дело? Но ты, ты… Сам виноват. Толкал нас друг к другу. Вот и дотолкал. Скажи ему спасибо. Ты мой первый и единственный мужчина, а он — нулевой. Представь себе! Проделал твою работу, коли ты от нее всячески отлынивал. Я и почувствовать ничего не успела, ревновать не к чему и не к кому. Так, побрызгал только. Да и не уверена, что он первопроходчик. Скорей всего, сама — пальцами.
— Ты это говоришь, чтобы меня успокоить.
— А тебя это беспокоит?
— Не очень, — соврал я.
— Плюс гарантия, что изменять тебе не стану. У меня больше нет сексуального любопытства, нет нужды расширять постельный опыт, чтобы сравнивать. Сравнение — в твою пользу. А так бы…
Время от времени мы вспоминаем то лето в Ольвии и посмеиваемся над незадачливым донжуаном и его фиаско. Хотя чего-то мы не договариваем, а иногда даже кажется, что говорим совсем не то.
Месяца через полтора он заявился в Питер собственной персоной и снова предложил мне роль свата, но на этот раз в прямом, то есть матримониальном, смысле. В нашем чинном и спесивом городе он смотрелся жалко, провинциально, и не только Света не понимала, что в нем нашла, но и я удивлялся моей с ним былой откровенности, а тем более тому дурацкому пари. Света дала ему отлуп, но по другой причине.
После отъезда Анатолия мы пробыли в Ольвии еще неделю — дружеские отношения были восстановлены, но какой-то напряг остался. По окончании студенческой практики, хоть и обезденежились на ней порядком, решили несколько дней попутешествовать по югу России. Тогда это еще была Россия — по крайней мере, в нашем представлении.
Очаков, Николаев, Одесса. Был уже не сезон, поезда шли полупустые, мы оказались одни в купе, почему-то именно стук колес и толкнул нас друг к другу. Все оказалось так легко, так просто, само собой, будто мы всю жизнь с ней только этим и занимались. Это была бессонная ночь, а мы ненасытны — столько скопили сексуальной энергии за год вынужденного воздержания. Чем вынужденного? Вот именно. А что, если и в самом деле я должен быть благодарен Анатолию, что тот сделал Свету женщиной? Его шутка, что муж дое*ет, оказалась пророческой. За окном мелькали море, степь, полустанки с толстухами, продающими горячую картошку с укропом. Подкрепившись, мы принимались за прерванное занятие. Находясь в таком обалденном друг от друга и от самой е*ли состоянии, мы не смогли по достоинству оценить даже впервые виденную нами Одессу — от ее прославленной в кино лестницы до воспетой в литературе скумбрии (она же макрель), которую купили на одесском базаре и съели опять-таки исключительно для восстановления наших сексуальных сил: вкусить-то вкусили, но так и не распробовали.
Ну и скрутило нас тогда. И как я мог возвести в принцип рукоблудие? Никакого сравнения. Это было наше свадебное путешествие, хоть женились мы не сразу, а спустя полгода.
Анатолий нагрянул в Питер не в очень удачное время. Как я ни уговаривал Свету, убеждая, что забеременеть с первого раза довольно трудно, тем более преждевременная эякуляция, она все-таки пошла на аборт. На всякий случай. Другой аргумент так ей и не предъявил — не хватило альтруизма. Да и Анатолий вклинился так некстати со своим предложением. Вот из-за чего у нас нет детей. Виноват я.
