Этой итоговой книге «Две судьбы» Высоцкого — Шемякина — с текстами и рисунками, фотографиями и воспоминаниями, комментами и факсимиле, в высшей степени присущи полифонизм, трагизм, многомыслие. Она не только о сдвоенной, переплетенной судьбе двух художников, но о трагической судьбе России под их пристальным скрещенным взглядом. Удивительное издание, и я благодарен Михаилу Шемякину за согласие дать фрагменты для моей книги.
Владимир Соловьев
Михаил Шемякин
Марина, Мариночка, Маринка
Под стать Володе была и Марина Влади. Подчас грубоватая в своей прямолинейности, она, невзирая на чины и звания, врубала не в бровь, а в глаз персоне, не отвечающей ее принципам справедливости и честности. Вот один из эпизодов, говорящих о непримиримом характере Марины. Поведал мне его сам Высоцкий.
Редакция газеты «Фигаро» устроила банкет в честь популярной французской кинозвезды Марины Влади. Банкет проводили в одном из фешенебельных домов на Елисейских Полях. Марина немного запаздывала, а приехавший ранее супруг великой актрисы — Владимир Высоцкий пил лимонад и вел беседу с каким-то белобрысым французским журналистом, к счастью блестяще говорящим по-русски. Ибо знаниями французского языка Володя так никогда и не блеснул, разве что на пластинке, записанной и изданной Мариной в Париже, носящей название «Натянутый канат», он с могучим славянским акцентом пропел две песни на языке галлов. Публики было много, в ожидании звезды люди потягивали легкие коктейли и прогуливались, поглядывая на часы. И вот Марина явилась. Поздоровавшись с устроителями приема, актриса подошла к супругу, продолжавшему беседу с белокурым французом. Француз протянул руку Марине и назвался Полем Торезом. Рукопожатие, однако, не состоялось. Марина резко отдернула свою руку и, изменившись в лице, переспросила: «Так вы и есть тот самый Поль Торез — журналист?» — «Да, мадам», — растерявшись ответствовал француз.
«Володя! Одевайся! Мы немедленно уходим из этого дома, да, да! Мы не можем находиться, где принимают негодяя, написавшего грязный пасквиль на нашего друга — художника Михаила Шемякина». И под изум ленные взгляды оторопевших гостей и хозяев Марина увлекла за собой Володю и, схватив пальто, устремилась к выходу. «И мы ушли с банкета в ее честь», — закончил свое повествование Володя. Встретившись через несколько дней с Мариной, я хотел поблагодарить ее за благородный поступок. «А как я могла иначе поступить?» — резко ответила мне Марина. И больше мы к этой теме не возвращались.
Жить с людьми, отмеченными печатью гения, весьма и весьма нелегко. Марина терпела и прощала Володе многое — буйное пьянство, «актерские влюбленности», измены, ранящие ее душу, но она никогда бы не простила малодушия; к счастью, у великого барда в генетическом коде этот порок начисто отсутствовал. Она была бесконечно предана Володе и так же бесконечно любила его. А бремя бесконечной любви и обожания не всегда легко нести человеку, к которому эта любовь устремлена. Страстно любя Высоцкого, она так же страстно и мучительно его ревновала. Русские по-разному относятся к Марине. Многие не приняли ее книгу «Прерванный полет», написанную сразу после ухода Высоцкого. Книга грешит «неточностями». Рисунок образа ушедшего супруга иногда страдает искажениями. В ее записках Володя зачастую представлен немного жалким и «затюканным», и по сравнению с Мариной не совсем образованным и даже «ростом не совсем вышедшим».
И это не могло не вызвать отрицательную реакцию у тех, кто хорошо знал Высоцкого. Он мог быть вызывающе резким, грубым, безобразно пьяным, угрюмо-депрессивным, но — никогда не был жалким! Грубость его не была хамоватой, а, пожалуй, граничила с высокомерием и являлась лишь защитной реакцией легкоранимой и уязвимой души. Ну а что касается некой «неучености» Высоцкого, то пробелы в знаниях касательно авангардной музыки, философии и литературы он заполнил благодаря моим собраниям книг и музыкальных записей и прежде всего своему цепкому уму и повышенной восприимчивости, Володя за несколько лет экстерном прошел несколько университетов. Для меня это был один из интереснейших и увлекательных собеседников, которого ну никак нельзя было упрекнуть в невежественности или малообразованности. Да и вообще в Высоцком было столько необычного, что от него можно было действительно многому научиться и многое познать.
Что касается нелепой темы «роста» Высоцкого, то я в этой книге привожу одну фотографию 1970-х годов, где на «Фуар дю трон», то есть неделе увеселительных аттракционов, я отснял Марину и Володю. Марина стоит на каблуках, а Володя в легких кроссовках, и по этому снимку можно понять, что Влади была на несколько сантиметров все же ниже Высоцкого. Хотя по поводу своего среднего роста Высоцкий «покомлексовывал» и иногда с легким привкусом горечи восклицал, обращаясь ко мне: «Росточку бы нам с тобой, Мишуня!»
В связи с проблемой «росточка» вспоминается смешной эпизод, когда Володя влетел ко мне в мастерскую, лихорадочно возбужденный и сияющий. Оказывается, он вычитал в одном «научном» журнале, что где-то в Индийском океане на какой-то широте и такой-то долготе расположен остров, обладающий чудесным свойством необычайно быстро развить дремлющие в нашем теле возможности. «Всего два месяца, Мишуня, на этом острове, и мы уедем с него двухметровыми амбалами!» — восторженно вещал он. И тут я довольно жестоко вмиг разрушил его радужные планы. «А ты уверен, Вовчик, что в нашем теле „уснули“ гены роста тела в высоту? А что, если через два месяца один из нас возвратится с громадным ухом слонового размера, а другой будет катить на тачке впереди себя свой разросшийся… нос?» Володя моментально скис и несколько дней пребывал в мрачном настроении. Зато потом родились строки:
Я вышел ростом и лицом,
Спасибо матери с отцом!..
Творчество избавляет нас от комплексов.
Возвращаясь к книге Марины Влади «Прерванный полет», наверное, я понял, почему книга Марины Влади, наполненная душевной болью, пронизана явными противоречиями. Если внимательно «вслушаться» в текст, то можно почувствовать горечь обиды оскорбленной в своих чувствах женщины.
Я вспоминаю возвращение Марины из России после погребения Высоцкого на Ваганьковском кладбище. Бледная, осунувшаяся вдова великого барда привезла с собой посмертную маску супруга, воспоминания о невиданном и неслыханном количестве объятых горем людей, проводивших любимого барда и актера в последний путь. И вместе с этим она привезла боль и горечь от услышанных от «доброхотов» повествований о Володиных изменах в последние годы, о якобы состоявшемся романтическом обряде венчания Высоцкого с молоденькой девушкой-простушкой в сельской церкви. О вроде бы уже народившемся от Высоцкого «маленьком чаде». Или еще о многом, что было, и чего не было, и чего вообще не могло быть. Не об этом ли провидчески предупреждал Марину Высоцкий в строках своих стихов:
Не верь тому, что будут говорить…
Не верю я тому, что люди рады…
Загадочна русско-азиатская душа — в ней удивительным способом уживаются отвага и трусость, благородство и низость, мудрость и идиотизм, преданность и предательство. Душа эта непредсказуема и многогранна, и вот одна из граней, именуемая «мерзко-пакостной», не пощадила страдающую и убитую горем вдову поэта, а сладострастно втыкала все новые и новые ножи в скорбящее сердце. Не успели закрыть крышку гроба Певца и Актера, как уже сносили с участка, принадлежавшего другу Володи — известному и талантливейшему сценаристу, — домик, построенный Высоцким, где они с Мариной так мечтали жить и который она так любила. В общем, «выдано» было «новоиспеченной вдовушке» по полной программе. И вся эта мерзость и грязь обрушилась на голову своенравной, ревнивой и страстной Влади.
