– Совсем рехнулся, да? – бросила ему я.
Мастоцкий смотрел на меня... не скажу с испугом... скорее с недоумением и молчал. Я шмыгнула носом, вытерла тыльной стороной ладони слезы, поддернула, как Мальчиш-плохиш, сползшие штаны (в смысле: джинсы) и сказала:
– Поехали на кладбище!
Кирилл не пошевелился, продолжая ошалело взирать на меня. Я еще раз шмыгнула носом и рассказала ему все. Да. Все. Он продолжал молчать. Я спросила:
– А ты чего пришел-то?
Он, не без труда разлепив губы, ответил не то, о чем я спросила:
– А тебе не кажется, что на кладбище уже поздно?
Я взглянула в окно. Сиреневато-серой пеленой уже затягивали сумерки. Да я и при свете дня могу не найти могилу, а уж в темноте, которая непременно сгустится окончательно, пока мы доберемся до кладбища, и подавно. Мой начальник, как всегда, прав. Начальники всегда правы. Те, которые всегда правы, непременно становятся начальниками. Начальники... Стоп!!! Хватит!!! Опять понесло...
– В общем, так! – тоном прирожденного руководителя сказал Мастоцкий. (Может быть, ему надо было так разговаривать со мной всегда, а не только на работе?) – Сейчас ты идешь принимать ванну, а я готовлю ужин. Потом поешь и – спать! Без возражений! Завтра нам с тобой оформят командировку в... в общем, неважно куда... Поедем на кладбище. Завтра! Ты поняла!
– Поняла, но у меня не из чего сделать ужин...
– Кто бы сомневался, только не я! Сказал же: иди в ванную, а я в магазин...
На возражения у меня не было сил. И потом... что плохого в ванне и в ужине, сделанном чужими руками? Не все же Волчице таскать в логово добычу? Хотя... какая я Волчица... Я полурастерзанная зубами Вепря Лань... нет...Овца... Плещеев – Вепрь?
Размякшая после ванны с ароматической солью, наевшаяся Киркиных свиных отбивных, которые не ела уже лет десять, я предложила ему остаться у меня на ночь.
– Ты же меня не любишь, – набычился он.
– Я и отбивные не люблю, но съела.
– Хорошенькая аналогия.
– Нормальная. Раньше тебя почему-то не заботила моя любовь. Ты оставался – и все.
– Теперь все по-другому.
– Почему?
– Сам не знаю. Оказывается, не все можно объяснить словами.
– А мы и не будем словами.
Я подошла к Кирке, обняла за шею и поцеловала в губы. Знала, что не устоит. И он не устоял. Я обнимала его и ласкала так, как никогда раньше. Это было местью Плещееву. Мастоцкий все прекрасно понимал и не проронил во время процесса ни слова, хотя всегда был падок на красивости и выспренности.
– Ты так его любишь? – спросил он после.
– Я его так ненавижу! – зло отозвалась я.
– Ненавидь так меня... всегда...
Я не ответила. Положила голову к нему на плечо и отключилась.
* * *
На кресте, разумеется, была табличка с надписью: «Наталья Серебрякова-Элис». Ага! Вот вам и Elis... Угораздило же родиться с двойной фамилией и... чуть ли не сразу умереть... Что такое двадцать два года... Пустяки...
Могила была вполне реальной. Мы с Кириллом долго бродили по Николаевскому кладбищу, пока наконец случайно не наткнулись на черный монумент с безобразным портретом Сургучева Николая Степановича. А там уж до могил Наташи и ее матери было рукой подать. Мастоцкий еще за завтраком сказал, что вчера, когда я уже спала, нашел в моем электронном почтовом ящике письма Наташи и ее брата Виктора. Я, разумеется, знала, что они там должны быть, но безумно обрадовалась тому, что их увидел Кирилл. Это означало, что с головой у меня все нормально.
– Ну и что делать дальше? – спросила я в кладбищенское пространство.
– Не знаю, – отозвался Мастоцкий. – Подумать надо. А пока предлагаю пожить у меня на даче.
– Зачем? – удивилась я.
– Тебе надо прийти в себя. У тебя лицо, как у смертельно больного человека. А в Завидове сейчас очень красиво. Настоящая золотая осень. Природа... она врачует...
– Ты что, собрался оформить мне дополнительный отпуск? Я свой отгуляла в июне? Или ты забыл?
– Я ничего не забываю из того, что касается моих сотрудников. Отпуск тебе оформим за свой счет... в смысле... за мой...
– А ты, значит, будешь приезжать ко мне в свой загородный дом, чтобы я подавала тебе твои любимые отбивные на блюдечке с голубой каемочкой?
– Во-первых, у меня не загородный дом, а маленькая дачка, состоящая из комнаты и крохотной кухни. Во-вторых, я не стану приезжать...
– То есть запрешь меня там одну?
– Я буду там жить... с тобой...
– То есть тоже возьмешь отпуск за свой счет? Так ведь и разориться недолго, а, Мастоцкий!
– Я не брал даже очередного отпуска уже два года. Тебе, конечно, дела до этого никогда не было... но не об том речь. Я пойду в отпуск с тобой.
– На виду у всего коллектива?
– Ты же сама сказала, что они уже обо всем знают.
– И ты, значит, чтобы они уж больше и не сомневались...
– Дура! – выкрикнул Кирилл и, схватив меня за плечи, приблизил к себе. – Я люблю тебя, но готов был отдать тому, кого ты полюбишь! Но ты никого не любила! Волчица только входила в половые контакты с самцами! Одни были лучше, другие хуже, но ты не полюбила никого из них. А сейчас ты во что-то вляпалась! Я не могу отдать тебя монстру, о котором ты рассказала! Я не могу оставить тебя один на один с идиотскими мыслями! Мы что-нибудь придумаем, Тоня! А для начала просто отдохнем на природе, отвлечемся! В Завидове много интересных коттеджей понастроили. Там начал обживаться питерский бомонд. Запросто можно встретиться с Зариной Корниловой.
– Это... с телеведущей? – удивилась я.
– Ага! Она выстроила дом прямо напротив моего участка. А рядом коттедж Гороховского.
– Футболиста?
– Да. А к нему частенько приезжает его невеста. Догадываешься, кто?
– Дана Росс?
– Никакая она не Дана, а всего лишь Даша Росомахова.
– А ты откуда знаешь?
– Случайно... Пришлось познакомиться с ее настоящим именем, когда утрясали дела нашего садоводства. Теперь-то, конечно, никакого садоводства и в помине нет. Одни частные владения.
– То есть ты частный владелец?
– Ага! По-прежнему шести соток и маленького домика, отделанного вагонкой.
Кирилл посмотрел мне в глаза и спросил:
– Так что? Поедем?
И я согласилась поехать в Завидово.
Часть II
Мне она понравилась, как никто до этого. Может быть, потому, что ничего не клянчила: ни слов, ни денег, ни замужества. И это несмотря на то, что была влюблена. Нет, не так... Она меня любила. Думаю, любит до сих пор. Я уже подумывал о том, не жениться ли мне на ней и не зажить ли обычным обывателем? И именно в этот момент она наконец спросила: «Ты женишься на мне?» Очень хотелось сказать «да», но я сказал «возможно», что тоже было правдой. На всякий случай я решил оставить за собой право выбора еще на некоторое время, и когда прикинул так и сяк – получилось, что выходить из игры еще рано. Еще не всё из задуманного кое-кем воплощено, еще не все пьесы поставлены, не все аплодисменты получены. Главное – не всем сестрам роздано по серьгам.
