И я дернул. Под халатиком оказалось богатое и хорошо тренированное плотскими утехами тело. Меня же надо было всему учить. И она учила, приходила от этого в крайне возбужденное состояние и устраивала мне настоящие сексуальные оргии. Тогда я впервые поблагодарил судьбу за то, что начал именно с опытной женщины, а не с какой-нибудь сопливой большеглазой стрекозки, которая, как и я, ничего не умела.
Разумеется, я без ума влюбился в свою ПЕРВУЮ ЖЕНЩИНУ. Мне было плевать, что она старше меня чуть ли не вдвое. Я даже не понимал, что она практически одного возраста с моей матерью. Мне казалось, что мы одинаковы, что мы во всем совпадаем, что любим друг друга, как какие-нибудь Шахсенем и Гариб. На Изольдиного Тристана я не тянул в виду знойности собственной внешности, а Ромео против меня был всего лишь неуравновешенным мальчонкой.
В общем, мое помешательство продолжалось три месяца. На исходе последнего нас с Татьяной наконец застал ее собственный муж, о существовании которого я даже не подозревал. Потом-то у меня сразу будто открылись глаза. Мужские вещи Татьяна никогда не прятала. Они всегда лежали и висели на одних и тех же местах, но я не видел ничего вокруг, кроме белого и жадного до любви тела прекраснейшей (как мне казалось) из женщин. В тот самый момент, когда моя обнаженная возлюбленная, не пытаясь прикрыться, что-то говорила мужу, я вдруг заметил, что она вовсе и не красавица. У нее были чересчур полные ноги, как сейчас сказали бы, в самой запущенной стадии целлюлита, живот в некрасивых, каких-то масляных складках и довольно обвисшая грудь.
Когда я с большим удивлением обнаружил пороки тела Татьяны, у меня вдруг открылся и слух. Суть того, что она верещала мужу, коротко можно передать следующим образом: несчастная женщина вызвала мастера, поскольку неожиданно вышел из строя холодильник; холодильник мастер починил, а потом набросился на нее, как зверь; она не смогла отказаться, потому что мастер и есть зверь, настоящая образина, которая грозилась убить, если что...
Муж, тщедушный очкарик в шляпе с полями, которую забыл снять, стал кричать (на всякий случай держась от меня на почтительном расстоянии), что непременно доложит о вопиющем происшествии у себя на квартире в мою контору, откуда меня непременно и прямо сегодня же уволят.
Встав перед ним во весь свой могучий рост и в полном неглиже, я без нервов и крику предложил ему самому чинить холодильник, а также электропроводку и сантехнику, поскольку его жена бросается на всех без разбора.
– Этого не может быть! – смешно подпрыгнул на месте тот мухортенький мужичок.
– А ты шляпу сними, – посоветовал ему я. – Рога и сквозь нее пробиваются!
И он, кретин, снял и даже ощупал свою лысеющую головку.
Сразу скажу, что с того дня я действительно перестал ремонтировать холодильники. Уволили-таки. Спасибо, без статьи. Татьянин муж оказался каким-то большим человеком в Питере. Да! Такой вот хлипкий мужичонка – и большим начальником! Но его женщине хотелось спать не с большим начальником, а с большим мужчиной.
Мне же очень хотелось Татьяну придушить. Я даже представлял, как хрустят под моими пальцами куриные косточки ее горла. Разумеется, не придушил.
После жены «большого человека» на призывные взгляды стареющих развратниц я больше не смотрел. С женщинами, конечно, время проводил, но только с теми, которых выбирал сам. Были они, признаюсь, не лучшего качества. За качеством я не гнался. Всего лишь усмирял бушующую плоть.
Как ни странно, с годами интерес ко мне женщин все усиливался и усиливался. Я смотрел на себя в зеркало и удивлялся. Красавцем я не стал. Что же их влекло? Мужская мощь? Огромные бицепсы? Бычья шея? Грива волос, которая, как ни стриги, все выглядит нестриженой?
Вскоре я во всем разобрался: они жаждали фантастического секса с фантастическим мужиком. Любить меня они не собирались. Любили они других, а со мной совокуплялись без всяких чувств из интереса. Некоторые мужики падки на экзотических женщин: вьетнамок, кореянок, африканок (если повезет найти). Я со своей знойно-вызывающей внешностью был экзотикой для петербурженок. Я был живым воплощением их эротических снов и фантазий. Когда на экраны страны хлынули западные фильмы, мои любовницы стали называть меня в постели то Кинг-Конгом, то Кононом, то Терминатором. Они не стеснялись меня. Они выделывали рядом со мной то, что постеснялись бы творить в постели со своим возлюбленным. Для них я был иным... виртуальным персонажем... Они занимались со мной сексом, будто онанировали перед компьютерным экраном, читая сообщение: «А теперь представь, что я тебя...»
Я принимал жизнь такой, какая она есть. Собственно, у меня и выбора-то другого не было. Но женщин я начал ненавидеть. Всех. Сначала тихо. Потом до скрежета зубовного. Иногда мне хотелось пополам разорвать девку, корчившуюся передо мной в какой-нибудь непристойной позе. Мое зверение они воспринимали, как новомодные игрища в стиле садомазо. И получали то, чего ждали. И просили еще. Твари! Похотливые гадины!
А потом они вдруг стали меня любить. Эти греховодницы! Эти секс-машины! Сначала я думал, что начались какие-то новые игры. Были игры в садомазо, начались – в любовь. Потом оказалось – действительно любят... Они в меня влюблялись до потери собственного «я». Может быть, за то, что я весьма поднаторел на сексуальном фронте. Может, за что-то другое... Только я-то уже не хотел любви. Они опоздали, красотульки! Я уже научился прекрасным образом обходиться без любви. Я не собирался ни на ком жениться. А они теперь хотели именно этого. Они донимали меня своей любовью и желанием выйти за меня замуж. Разумеется, им это не удавалось. Разумеется, я расставался с женщинами, которые надоедали мне своим скулежом. Они преследовали меня. Мне хотелось их давить, как тлю, тучами наползающую на тянущийся к небу побег и истощающую его. Не давил. Выход был найден другой. Потом.
А однажды я вдруг встретил Наденьку Пухову. Да, ту самую одноклассницу, которая когда-то плакала от омерзения ко мне.
– Фе-е-еликс! – протянула она. – На-а-адо же, каким ты стал!
– Каким? – спросил я, потому что был все таким же: огромным и нескладным. Это их сознание каким-то чудом трансформировалось.
– Таки-и-им больши-и-им... – только и смогла сказать она, будто раньше знавала меня чересчур маленьким.
А я вдруг понял, что она несчастна. Беленькая кукольная Наденька очень котировалась у мальчишек начальной школы. В старших классах рейтинг ее не упал, думаю, только оттого, что все привыкли: Пухова – самая лучшая. А за порогом школы паслось столько беленьких Наденек, черненьких Танечек, рыженьких Олечек и прочих хорошеньких девушек, что образ бывшей одноклассницы Пуховой очень быстро потускнел. Одноклассников она перестала окончательно интересовать, как только они поступили в вузы и техникумы. А те молодые люди, которые не учились в одной школе с Наденькой, вообще не находили в ней ничего интересного. Признаться, глядя на нее, нынешнюю, я тоже ничего не мог в ней отыскать. То есть то, что видел, мне решительным образом не нравилось. Сквозь ее почти белые волосенки, оказавшиеся весьма реденькими, просвечивала розовая кожа. Ротик был чересчур маленьким даже для современных кукол. В общем, передо мной стояла не сексапильная Барби, а кукла Варя с фарфоровой головой и мягкими тряпичными ручками и ножками. Пожалуй, только глаза Пуховой были неплохими: большими, голубыми и, как я уже сказал, несчастными. Наденьку хотелось прижать к себе и долго цитировать классику с некоторыми несущественными поправками:
