Она потупила взгляд. Заметила то, как топорщатся его штаны. И удивленно подняла на него взгляд.
– Одна мысль о том, как ты красиво уложила Фердинанда II там под Белградом, вызвала у меня жгучее влечение к тебе, – прокомментировал он свою реакцию на греческом языке, на котором уже мог изъясняться. – А сейчас же, я вижу, что ты не только умна, но и, несмотря на многие роды и зрелые годы, телом стройна и лицом красива… Прошу, проходи ближе. Мне будет приятно беседовать с женщиной, которая возбуждает меня одними лишь слухами об ее делах
[67].
От этих слов Кёсем потерялась. Столько лести! А ведь она думала, что он ее ненавидит! Но подчинилась и, испытывая определенную неловкость, заняла место среди визирей. Те, конечно, нахмурились, но перечить Императору не стали.
Сразу после этого Дмитрий выкатил свои требования.
Все Северное Причерноморье от Дуная до Поти, Крым и старую Фракию с Константинополем да двумя полуостровами, примыкающими к Босфору и Дарданеллам со стороны Азии, Дмитрий потребовал себе. В наследное владение. Мало того – он захотел возродить Византию на землях Фракии и принять на себя титул Басилевса.
Больно? Очень больно. И обидно. Ведь это унижение для Османской Империи.
Но он не останавливался, шел дальше.
Он требовал отменить богопротивный закон Фатиха
[68] и распустить Империю, разделив ее между всеми сыновьями Ахмеда I. Трем сыновьям Махфируз он предлагал отдать Малую Азию и Ближний Восток. Пяти от Кёсем – Балканы. А двум, урожденным Фатьмой, Африку
[69].
Дикость? Может быть. Однако она позволяла разом разрешить все накопившиеся в Османской Империи противоречия и обеспечить хлебными местами многих чиновников. Да и вообще – серьезно оживить регион. Таким образом, по проекту Дмитрия, на Балканах должны были появиться следующие государства: Эллада, Болгария, Сербия, Югославия и Македония. В Малой Азии: Турция, Сирия и Палестина. В Африке: Египет и Ливия. А потом, вслед за этим предложением, он огорошил всех присутствующих еще одной новостью. Император предложил взять под свою защиту тех сыновей Ахмета, что примут православие. Добровольно, разумеется. Ведь вера – дело добровольное. Хочешь – верь, хочешь – не верь. Но только истинная вера может призвать на помощь московские легионы…
И все, собственно.
Больше он ничего не требовал. Даже армии не просил разоружать или распускать. Пусть будущие монархи сами их делят между собой.
Пообщались. Повозмущались.
Но потихоньку разговор вошел в конструктивное русло, просто потому, что Дмитрий не желал ни в каком виде сохранения Османской Империи. Как они там будут делить земли между собой – его не касается, но он считает, что каждому сыну нужно дать свою корону. И это справедливо. На этом варианте, в конечном счете, и остановились. А потом, когда подписали мирный договор на русском, латинском и турецких языках, Император, приобняв Кёсем, увел ее для приватных переговоров. Вести, так сказать, миссионерскую деятельность. Оставив Диван и резко оживившийся двор делить должности в новых государствах. Это все было уже не его забота и не его интерес…
Дмитрий тщательно стряхнул свое «хозяйство», обернулся и посмотрел на Кёсем.
Он вырос и сформировался в XXI веке, поэтому женщин тридцати лет не считал старухами. Скорее напротив – самый цвет и сок. Уже достаточно разумны, но все еще красивы. Особенно если их не изувечила жизнь. И он видел многих красавиц этого возраста. Однако эта гречанка его просто «срубала». Вьющиеся кудрявые волосы были густы и полны лоска. Правильные черты красивого лица, которое еще практически не тронули морщины. Выразительные карие глаза с большими ресницами. Аккуратные губки: не очень полные, но и не тонкие; в должной степени чувственные и страстные. Приятный голос. Ровные, здоровые зубы, что было совсем редкостью для эпохи. Дмитрий-то за своими ухаживал изо всех сил, оберегая как зеницу ока. А тут… сами… от природы… удивительно просто. Нежная, бархатистая кожа. Небольшая, лишь слегка «изношенная» грудь так и не обвисла, вероятно из-за того, что сама Кёсем детей не выкармливала, стремясь сохранить красоту. Неплохая фигурка – этакая стройная «груша» с хорошо выраженными аппетитными бедрами и тонкой талией. Ну и так далее…
Он потряс головой, отгоняя ощущение какого-то наваждения.
Впервые за долгие годы он испытывал к женщине не просто сексуальное влечение, а какое-то другое, куда более сильное чувство. Она его завораживала. Тело, голос, взгляд – да, но не в первую очередь. Прежде всего он был в восторге от нее как от тонкого и ловкого политика. Ведь она смогла так ловко разыграть эту, казалось-бы безнадежную партию. И, если бы не непреодолимая сила в его лице, Османская Империя вышла бы победителем. Дмитрий влюбился в ее мозг. Ведь он-то ладно. Пусть и местного разлива, но гость из будущего. А она? Ему страшно было подумать, чтобы из нее получилось, получи она действительно хорошее образование и реальную власть.
– Ты на меня так смотришь… – загадочно улыбнувшись, произнесла она, немного смутившись. Для вида, разумеется.
– Не обращай внимания, – как-то неуверенно произнес он.
И спустя пару секунд они оба фыркнули, выражая свое отношение к его словам. Даже он сам не сдержался. А потом они расплылись в улыбке. Опять синхронно.
– Твои сыновья примут православие? – После небольшой паузы, поинтересовался он.
– Ты им не оставил выбора. Они малы и слабы. Если они так не поступят, любой сможет отнять у них престол. Пожалуй, ты не оставил выбора никому из сыновей Ахмеда. Хм. А мне говорили, что ты не в восторге от православия. Да и все греческое тебе не по душе.
– Все меняется… – пожал плечами Дмитрий, присаживая рядом с Кёсем и начиная поглаживать ее бедро с превосходной, бархатистой кожей. – Все мы когда-нибудь взрослеем. Когда я понял, что учинили греческие священники, то был в бешенстве. Но после остыл. Подумал. И пришел к выводу, что они просто служили своему господину. А Русь? Она никогда для них не была ни домом, ни Родиной, ни господином. И подобное нужно просто учитывать, не забывая в беседах. У них свои цели, у Руси свои. И отношения нужно строить в форме контракта с четким и неукоснительным соблюдением всех пунктов. Вот как-то так…
