Мадам Коллонтай сказала, что советское правительство прекрасно понимает: Паасикиви и я стремились к миру во время осенних переговоров, но финское правительство и общественное мнение в стране не были готовы пойти так далеко, как требовал Советский Союз. Теперь, когда началась война, должны быть использованы все средства, чтобы прекратить ее. Обе стороны озабочены тем, чтобы сохранить лицо. Не могла бы Финляндия найти некий компромисс в отношении полуострова Ханко? Я изложил ей свою идею о нейтрализации Финского залива, которую мы собирались предложить взамен Ханко. Мадам Коллонтай выразила сомнение, что она может содействовать решению вопроса.
Я предложил обменяться собственными мнениями, а не излагать официальные взгляды наших правительств. Я хотел предложить один из островов при входе в Финский залив. В качестве компенсации нас устроила бы передача областей около Реполы и Пориярви. Я предложил ей сообщить об этом Сталину в качестве моего личного предложения.
Мадам Коллонтай заинтересовалась этим предложением. Я повторил его дважды, чтобы избежать искажений, и даже написал для нее названия «Репола» и «Пориярви». Она спросила меня, будет ли остров удовлетворять первоначальным требованиям. Я сказал, что остров полностью удовлетворяет условиям, поскольку расположен как раз напротив Пальдиски, что на побережье Эстонии.
Мадам Коллонтай обещала передать мое предложение по телеграфу в Москву.
Затем мы стали обсуждать техническую сторону переговоров, которые предполагалось начать. Мне казалось, что Стокгольм сможет устроить обе стороны. В таком случае я счел бы за лучшее, чтобы переговоры велись напрямую, без шведского посредничества.
В конце встречи я попросил передать ответ через госпожу Вуолийоки, которая может связаться со мной через Эркко. Это вполне устраивало мадам Коллонтай, хотя она предполагала передавать информацию для меня через Гюнтера. Она спросила, знает ли о нашей встрече Гюнтер. Я ответил, что побывал у него перед разговором с ней: было бы просто невежливо встречаться с представителем иностранного государства без ведома министра иностранных дел. Мадам Коллонтай согласилась со мной. На мой вопрос, знает ли о нашей встрече Москва, она ответила утвердительно. Однако остальные члены посольства ничего не знали о ней. В курсе нашей встречи был только шифровальщик посольства, но за его молчание можно было ручаться.
Я поблагодарил ее за дружеское предложение сотрудничества и распрощался. Наша встреча продолжалась час.
Когда я вышел из номера, в коридоре мы встретились с госпожой Вуолийоки. Мы договорились, что она обсудит с мадам Коллонтай нашу встречу, а потом придет ко мне.
Госпожа Вуолийоки пришла ко мне в гостиницу в 12.30 и сообщила, что мадам Коллонтай отправилась готовить телеграмму в Москву о результатах нашей встречи. Она выразила надежду, что я задержусь в Стокгольме еще на день, чтобы дождаться ответа из Москвы. Он мог поступить в тот же день.
Я обещал остаться, если у премьер-министра Рюти нет для меня срочных дел. Из посольства я позвонил в Хельсинки и доложил премьер-министру о проведенных переговорах. Было решено, что я останусь в Стокгольме еще на день.
На следующий день, 6 февраля, мадам Коллонтай выглядела весьма печальной и сразу сказала, что у нее плохие вести. Утром она получила телеграмму, содержание которой сводилось (она передала его на шведском языке) к следующему: «Сожалеем; предложения не дают основы для переговоров». Она посетовала на такой результат, но была не в состоянии что-либо изменить. Общий тон телеграммы она считала доброжелательным — не хотела обрывать тонкую, связующую нас нить. Она спросила, какой именно остров я имел в виду в своем предложении. Я ответил, что на данном этапе я не могу открыть название острова, поскольку сначала необходимо убедиться, смогут ли начаться переговоры в принципе. В свою очередь я задал вопрос о требованиях Москвы. Она ответила, что не знает их, но предполагает, что, как и прежде, основным пунктом будет требование полуострова Ханко. В ответе Москвы не было ни слова о возможной уступке Реполы и Пориярви в качестве компенсации.
В конце концов, я был вынужден сказать, что не могу сделать другое предложение. Затем я продиктовал ей ответ, который попросил передать по телеграфу в Москву. Для большей уверенности я даже записал по-шведски: «Сожалею о вашем ответе. Других предложений сделать не могу. Хотел бы узнать предложения Москвы».
Мы согласились, что на данном этапе больше ничего не можем сделать, и я откланялся.
В 15.00 ко мне в гостиницу зашли госпожа Вуолийоки и Эркко. Мы договорились, что госпожа Вуолийоки останется пока в Стокгольме на случай, если вдруг появятся новости по нашему делу. Если ничего нового не будет, она может уехать. Тогда обмен информацией будет осуществляться через министра иностранных дел Гюнтера.
Я попросил Эркко позвонить завтра Гюнтеру и сообщить, что пока нет перспектив для переговоров. В то же время, помня о планах Франции, я прошу его ускорить отправку шведских вспомогательных сил.
В 16.00 я вылетел из Стокгольма в Финляндию. От Турку до Хельсинки я добрался автомашиной.
Параллельные планы
За время отсутствия на моем столе скопилось множество телеграмм. Самым важным было сообщение из Парижа от посла Хольма, что 5 февраля там состоялось заседание Верховного совета стран Запада, о подготовке которого мы были информированы. На нем было принято единогласное решение направить войска в Финляндию и учредить представительства в Стокгольме и Осло для обеспечения транзита через эти страны. Состоялось также обсуждение операции в районе Петсамо. Но более подробная информация об этих планах отсутствовала; ничего не было известно о силах, которые предполагается использовать в этой операции.
Ситуация стала еще более запутанной. Нам надо было сделать выбор из трех возможностей: мирные переговоры, военная помощь Швеции или «западный» вариант. Положение было критическим, хотя можно было усмотреть и преимущество в том, чтобы оценить все три альтернативы сразу. Но меня полученные новости не обрадовали. Я сделал все возможное, чтобы расчистить путь к миру, и опасался, что новое предложение Запада отдалит нас от желанного мира. К тому же я был поражен действиями посла Хольма в Париже. Не имея специальных полномочий, он и полковник Паасонен рьяно пытались добиться западной помощи.
В тот же день, 7 февраля, генерал Вальден принес мне письмо от маршала Маннергейма с докладом о посещении ставки Верховного главнокомандования генералом Лингом из Великобритании и другими военными представителями Запада. Маршала отнюдь не привели в восторг планы по осуществлению операции в районе Петсамо, поскольку такая операция только подтолкнула бы Германию выступить на стороне СССР. Вальден был в высшей степени возмущен этим планом и решением Верховного совета, о котором он впервые узнал. Он настаивал, чтобы послу Хольма была немедленно отправлена телеграмма с требованием сообщить все подробности плана. Но я отложил отправку телеграммы до тех пор, пока мы сами поймем, какие шаги нам следует предпринять.
