Согласно этой информации, общая численность экспедиционных сил, которые должны были прийти нам на помощь, могла составить 57 тысяч человек, причем первый эшелон численностью 15,5 тысячи человек мог отправиться уже 15 марта.
Паасонен был решительно настроен в пользу западной помощи. Представлялось, что на Западе хотят, чтобы маленькая Финляндия сражалась в их интересах. В Париже было много слухов об открытии фронта под Баку. Военный план был разработан, и западные государства могли начать там военные действия примерно через полтора месяца.
Я знал, что Паасонен накануне позвонил президенту и передал ему эту информацию. Его присутствие в Хельсинки было маложелательно: к его мнению с удовольствием прислушивались в резиденции президента. По этой причине я уговорил его немедленно отправиться в ставку главнокомандования.
Как только Паасонен вышел из моего кабинета, я сразу позвонил президенту. Вздохнув, он спросил, повлияла ли информация Паасонена на мою позицию.
Таннер. Ни в малейшей степени. Я жалею о том, что мы опоздали в поисках мира. Начни мы месяц тому назад, нам пришлось бы уступить только Ханко.
Президент (снова вздохнув). Полагаю, каждый сделает все от него зависящее.
Таннер. Вряд ли это нас утешит, если результат будет плохим.
С этими словами мы положили трубки.
В 12.30 я передал в Москву через Эркко следующую информацию для Рюти: «Ситуация ухудшается. Готовятся новые силы к переброске через залив. Необходимо действовать быстро и решительно. Появился Паасонен; выступает в пользу помощи».
В 16.00 я позвонил в ставку главнокомандования маршалу Маннергейму, чтобы узнать последние новости на фронте. Полученную от него информацию можно было обобщить следующим образом:
«Ситуация весьма серьезная. Через Выборгский залив Красная армия перебрасывает новые силы. Это крупные соединения пехоты, усиленные артиллерией и сотнями танков. Мы не в состоянии отбросить их от города. Пока удается их сдерживать, но неясно, как долго удастся это делать. Поскольку наш фронт растянут, а лед на заливе еще крепок, наша линия фронта под угрозой. Это наша последняя линия обороны. Советские передовые части наступают столь же энергично, как и всегда.
Сейчас в ставке находится Ганеваль. Я запросил у французов бомбардировщики, чтобы противостоять атакам; сказал им, что если не получу их, то весь мир будет говорить: Франция и Англия уклоняются от выполнения своего долга».
Я сказал Маннергейму о визите Паасонена и о полученной от него информации. Он посоветовал мне отправить Паасонена в ставку, что я уже и сделал.
В 17.30, во время заседания кабинета министров в здании Банка Финляндии, у меня появился американский посол Шёнфельд, желавший видеть меня по срочному вопросу. Он показал телеграмму, полученную им от Штейнхарта, американского посла в Москве, который предлагал свою помощь Финляндии в достижении мира. Шёнфельд спросил меня, хочет ли Финляндия, чтобы Соединенные Штаты оказали ей помощь в этом деле. Он намеревался отправить свои предложения телеграфом в Вашингтон, а не в Москву.
Я сказал ему, что мы были бы рады помощи США в наших мирных переговорах, и предложил мой собственный план действий. Мы предполагали уступить русским полуостров Ханко и часть Карельского перешейка к востоку от линии Суванто — Койвисто (Приморск). По секрету я сообщил ему, что мы можем, в случае необходимости, пойти и на большие уступки. Я также сказал, что Швеция дала отрицательный ответ на просьбу Финляндии о дополнительной помощи и на запрос Запада о праве на транзит войск. Мы готовы идти на жертвы, чтобы предотвратить распространение большой войны.
Шёнфельд обещал передать мой ответ своему правительству этим же вечером.
В 22.30 из ставки позвонил Маннергейм, подтвердив все сказанное им ранее. Ситуация на фронте пока оставалась неизменной. Красная армия удерживала занятые позиции — плацдарм между двумя полуостровами, и у нас не было сил, чтобы отбросить их назад. Прогноз ситуации, по его словам, ничего хорошего не предвещал. Он высказал сомнения, что Москва захочет немедленно урегулировать положение на переговорах. Скорее советское правительство захочет затянуть переговоры, чтобы за это время войска могли продвинуться вперед.
Уже поздно ночью позвонил Эркко, получивший сообщение о том, что делегация благополучно добралась в Москву.
Москва выдвигает новые требования
Восьмого марта Эркко сообщил мне, что Гюнтер получил известие из Москвы: наша делегация удостоилась разговора по телефону с Молотовым. Первая встреча была назначена сегодня на 16.00.
Я передал это в ставку главнокомандующего, а Маннергейм сообщил мне, что развитие событий на фронте складывается неблагоприятно для нас. Советские подкрепления продолжают прибывать по льду Выборгского залива. На других участках фронта обстановка пока без изменений.
Я сразу позвонил Эркко в Стокгольм, чтобы передать следующее сообщение нашей делегации в Москву: «Ситуация на фронте развивается в прежнем направлении. По льду залива прибывают новые силы. Все остальное как и прежде. Отсрочка ответа до двенадцатого получена».
Полчаса спустя раздался новый звонок из ставки от Маннергейма. Он спрашивал, слышно ли что-нибудь о бомбардировщиках, запрошенных у Запада. Я сказал, что 12 самолетов вылетели из Франции и должны приземлиться в Нарвике. Галифакс сообщил, что Англия посылает 50 самолетов. Маннергейм попросил, чтобы они были отправлены как можно скорее, и я обещал ускорить решение вопроса.
В 15.00 мне нанес визит Шёнфельд, который показал телеграмму, полученную им из Вашингтона, о поддержке мирных переговоров. В ответе говорилось, что Соединенные Штаты «глубоко заинтересованы» в решении финского вопроса и сделают все возможное, чтобы поддержать Финляндию. Послу в Москве Штейнхарту даны указания довести до сведения Молотова, что Соединенные Штаты проявляют озабоченность тем, чтобы Советский Союз справедливо отнесся к Финляндии. Одновременно он должен был заявить, что Соединенные Штаты рассматривают возможность стимуляции коммерческого товарообмена с Советским Союзом. Решение этого вопроса в значительной степени будет зависеть от того, какими будут результаты мирных переговоров.
В 16.30 господин Пакаслахти, начальник одного из отделов министерства иностранных дел, сообщил мне, что Маннергейм через офицера связи Меландера настаивает на том, чтобы было принято верное решение в отношении призыва о помощи, который должен быть направлен Англии и Франции. Это может содействовать ходу переговоров.
Я обещал позвонить Маннергейму в одиннадцать часов вечера.
Однако в 19.00 Маннергейм сам позвонил мне. Он прочитал меморандум полковника Паасонена, в котором ситуация была представлена в более выгодном свете. Не стало бы обращение к Западу стимулом для переговоров в Москве? Советские руководители предъявили нам невероятные условия; наше обращение к Западу могло изменить их требования.
