Позже Карина нашла себя в литературе, выпустила несколько поэтических сборников. Потом попыталась принять участие в творческой судьбе Высоцкого, подталкивая его к «альянсу» с начинающим драматургом Диной Калиновской, которая ютилась у нее.
Из Одессы в Москву Дина привезла необычную монопьесу «Баллада о безрассудстве», стала предлагать ее столичным театрам. После того как «Балладу» напрочь отверг Олег Ефремов, у Карины возникла новая идея:
– Динуля! Покажем Высоцкому: он сейчас в фаворе, Любимов для него поставит.
Она позвонила в театр. В перерыве между репетицией и вечерним спектаклем Владимир забежал домой и, прихватив Люсю, отправился знакомиться с молодым непризнанным талантом.
Дина с ходу произвела на них яркое впечатление. «Небольшого роста, легкая, тонконогая, волосы красоты неописуемой – вьющиеся, смоляные, с блеском, громадные темно-янтарные глаза и длиннющие ресницы, – восхищалась девушкой Людмила Абрамова. – Треугольное личико, небольшие скулы, лицом напоминала Софи Лорен. Мягкий бархатный голос, сияющая улыбка. Когда мы познакомились, она была приветлива, ко всем расположена, очень смешлива. Хохотала заразительно. У нее – очевидно, это с детства шло – ни к кому не было зависти. Была своего рода нищенская гордость. Ведь Дина была нищая до ужаса…»
Калиновская живо пересказала гостям сюжет монопьесы о солдате – защитнике Одессы, который остался один во время боя за город. Он нашел башенку с тремя окнами, куда противнику было не добраться, отстреливался из пулеметов и сумел на какое-то время задержать врага. История его последних часов была трагична и весела. Он чувствовал свою силу, его радовало, что он, как плотина, сдерживает вражескую лавину.
Высоцкий сразу включился, они начали импровизировать на два голоса, развивать сюжет. Хозяйка почувствовала, что «в случае Володи и Дины было слияние двух талантливых явлений. Дина была удивительно, искрометно талантлива и готова к творческому открытию. А Володя – прекрасный, солнечный – был само счастье».
Он забрал пьесу с собой. А потом позвонил, грустно сказал: «Нет, девчата, это несерьезно…» Высоцкий не стал им говорить, что показал «Балладу» Любимову, стал расхваливать, но Юрий Петрович наотрез отказался: «Володя, уймись. Мне с головой хватило «Павших и живых». Или ты уже забыл, как мне голову снимали эти антисемиты?..»
Вскоре Высоцкий улетел в Одессу. И вдруг через несколько дней – звонок: «Девки, пьеса гениальная! Я играю, я ставлю, я пишу песни. Я уже давал читать ее Говорухину». А вернувшись в Москву, пришел к Карине с Диной и очень напористо сказал: «Девчата, дело пойдет…»
«Мы принялись за работу, – ликовала Дина. – Володя сказал, что, во-первых, там виден женский почерк, а он бы хотел обжить пьесу внутри себя, по-мужски… Он приходил к Карине, что-нибудь на скорую руку перекусывал, и мы с ним садились разговаривать по поводу очередного эпизода… Володя хотел густо насытить этот сценарий песнями и сам их исполнять. Затем появился Говорухин. Мы вместе читали и обсуждали сценарий. Говорухин больше молчал, слушал… После того как мы закончили, я отдала Володе единственный экземпляр, написанный от руки (машинки у меня тогда не было). С удовольствием взялся его отпечатать, сказал, что уже выучился, что печатает страницу за 16 минут. Это его не устраивало, он хотел быстрее…»
Но увы, руководство Одесской киностудии сценарий «Помните, война случилась в сорок первом…» забраковало: слишком уж пессимистично.
Дина рассказывала: «Одно время я работала в КБ цветной металлургии, и нам, конечно, хотелось устроить концерт Высоцкого. Попросили меня договориться… Но я не пошла на Таганку, боялась, что Володя по-свойски может отказать. Приглашала его наша красивая и интеллигентная дама – такой отказать трудно. Володе дама понравилась, и он пришел к нам. Пришел с Татьяной Иваненко… Мне сказал, что она не слышала его новых песен.
Концерт он как-то скомкал: пел мало и неохотно. А мы же честно собрали трудовые рубли! Правда, не успели поменять их на крупные купюры, приготовили мелкими бумажками… Я говорю:
– Володя, ты что?! Что с тобой? Так мало пел…
– Ты знаешь, я не смог петь. Там сидел человек и все записывал…»
«Наверно, я погиб…»
…Когда среди женской половины киногруппы «Вертикали» прошелестел шепоток, что завтра к ним присоединяется Высоцкий, Лариса Лужина как бы невзначай поинтересовалась:
– Не Володя ли?
– Да! А ты его знаешь?
– Конечно, еще с института. Он к нам в общежитие в Ростокинском частенько наведывался… Ну так, ничего особенного… Невзрачный, невысокого роста… С гитарой, песни какие-то приблатненные. Да я на него и внимания не обращала…
Конечно, что ей было тогда до какого-то безвестного актера. Лариса еще студенткой дебютировала у Станислава Ростоцкого в фильме «На семи ветрах». Мало того, картина попала на Каннский кинофестиваль! И в составе советской делегации девушка отправилась во Францию. Было от чего кружиться голове…
После премьеры в Каннах Лариса в «коктейльном» платье, подаренном ей самой Надеждой Леже, вдовой знаменитого художника, решила наплевать на все запреты, рискнуть и, как подобает светской даме, заглянуть в ближайшее кафе, выпить чашечку кофе. И тут – вот это да! – к ней за столик подсел интересный мужчина. Мать честная, да это же… как же его? – Робер Оссейн! Предлагает что-то выпить и потом вдруг спрашивает по-русски: «Мамочка, а ты же из Москвы? Из России?» Он галантен, хорош собой, произносит потрясающие комплименты. В конце концов, настойчиво приглашает Ларису осмотреть его гостиничный номер.
– Или тебе это запрещено, нельзя? Сколько тебе лет?
– Двадцать один.
– Ну вот! Тогда можно! Ты взрослая девочка, ты уже должна все знать. Марина в четырнадцать все знала, пойдем!
– Какая еще Марина?
– Влади. Ты должна ее знать. Я не буду на тебя кидаться, только поцелую разок, и все… Пойдем?
Комсомолка Лужина наотрез отказалась.
Узнав о несостоявшемся романтическом приключении своей актрисы, Ростоцкий, любя, отчитывал Ларису: «Вот дурища-то!.. Оссейну отказала!..»
После успеха в Каннах руководитель делегации Сергей Герасимов, как полагалось, отправился на доклад к министру культуры. Фурцева благосклонно выслушала отчет, а затем протянула Герасимову свежий номер журнала «Пари Матч»:
– Ну а это как изволите понимать, Сергей Аполлинариевич?
Репортаж с Каннского фестиваля украшал огромный снимок Лужиной, самозабвенно отплясывающей «безыдейный» твист. Заголовок был соответствующий – «Сладкая жизнь советской студентки».
– Это – натуральная порнография, – уточнила министр. – Совсем уже распоясались, стыд потеряли… Безобразие!
– Екатерина Алексеевна, – собрался с духом Герасимов, – поверьте, дорогая, тут моя вина. Я заставил девочку танцевать это «безобразие» и показать французам класс. Она – моя ученица, и как будущая большая советская актриса (я в этом не сомневаюсь!) должна уметь танцевать все, в том числе и этот «твист». Ведь в этом-то и превосходство нашей актерской школы над западной! Пусть попробует хваленая Брижит Бардо или та же Марина Влади сплясать нашу «барыню», – режиссер «вербовал» министра в союзники. – Как вы считаете?
