Олег
Нам осталось доснять эпизод в квартире Лизы-разлучницы.
В это время Никита Михалков закончил снимать «Пять вечеров». Для его картины в павильоне «Мосфильма» была выстроена декорация квартиры. Чтобы не мучиться с новой декорацией и сэкономить деньги, мы решили влезть в «квартиру» Никиты. Переклеили обои и завезли свою мебель. Начали снимать. Вдруг выяснилось: Никита в этой декорации должен что-то доснять-переснять.
К нам пришел Олег Александрович Агафонов, один из мосфильмовских начальников. (Не вызвал меня, а пришел сам!) Агафонов попросил меня (не приказал!):
— Пожалуйста, поскорее!
— Не могу, Олег Александрович! Первая картина!
— Хорошо. Беру ответственность на себя.
По плану картина сдавалась в первом квартале 1979 года. Студии нужна была «единица» предыдущего года. Олег Александрович — снова ко мне:
— Сдайте картину раньше.
— Не могу.
— Пообещайте… Обманите меня.
— Как?
— У вас в производстве будет «зеленая улица». Потом скажете, что не успели, не вышло. Обманите меня.
— Вас я обманывать не могу. И не буду.
Олег Александрович. Высокий. Умный. Талантливый. Обаятельный. Профессионал.
Я его очень любила. Его очень любили все.
Каждый человек, который когда-либо сталкивался с Олегом, был уверен: так хорошо Агафонов относится только к нему. Даже те, к кому на самом деле он относился скептически.
Умер он неожиданно и нелепо. Перенес успешно тяжелейшую операцию. Поехал на дачу — не умел сидеть без дела — и стал что-то строгать. Оторвался тромб — и все.
Мой друг — высокий человек.
Все соразмерил в одиночку.
Собрал глаза под сенью век.
И укатил… Поставив точку.
По мокрым улицам Москвы
Брожу я в поисках ответа.
Увы… Лишь стынет в лужах лето.
Лишь многоточие листвы…
Плакала вся студия. Ему было сорок четыре года.
Похоронили его на далеком Лианозовском кладбище. Рядом с женой, которая тоже совсем молодой умерла от рака, оставив Олегу двоих сыновей. Никита Михалков на могиле Олега поклялся помогать им.
С тех пор прошло вот уже почти двадцать лет… Наверно, все так и случилось…
Сизов, дама, «валет»
Однажды, когда я уже закончила картину, успешно сдала ее во всех инстанциях и шла по родной студии, «помахивая крыльями», увидела в курилке монтажного цеха своего учителя — Георгия Николаевича Данелия. Он сидел сжавшись, нервный и измученный… Спрашиваю: «Неужели вы, сняв уже столько картин, не уверены в успехе и нервничаете?» Он отвечает: «Как в первый раз». Георгий Николаевич заканчивал гениальную картину «Осенний марафон»!..
Итак, наступило время сдачи «Суеты». А я была дебютантом. По такому случаю вообще собиралась толпа народа. Брагинский очень волновался. Предупредил меня:
— С Сизовым не спорить. Все, что он скажет, надо выслушать и записать. А потом мы с вами спокойно обсудим.
— Хорошо, Эмик, не буду спорить. Буду конспектировать.
Началось обсуждение. Все выступают, высказываются. Говорят хорошие слова. Наконец встает Сизов. Сначала одобрил в целом. Потом пошли замечания. Штук пятнадцать.
Особенно почему-то придирался к тому эпизоду, где Польских и Мкртчян укладываются спать «валетом».
— Насмотрелись западных фильмов — понятно каких! «Валетом», понимаешь!
(Я к тому времени ни одного специально «такого» фильма вообще не видела. А вот начальство-то наше как раз насмотрелось, понимаешь…)
Потом Сизов совершенно неожиданно дал слово мне. Я смотрю на Эмиля. Он — сама непроницаемость. Тогда я набираю побольше воздуха — и вперед:
— Эмиль Вениаминович запретил мне как режиссеру фильма спорить с вами. Я не могу его ослушаться — он мой Первоисточник. Но я все равно буду спорить с вами… как женщина… Почему вы считаете… — и дальше пошла (от зажима) в наступление…
Как ни странно, многое удалось отстоять. Но от пяти-шести своих замечаний Сизов не отступал ни на пядь.
Поправки я сделала. Картину успешно сдала в Госкино. Но меня эти поправки изъели-источили. Решила еще побороться.
Я знала, что Николай Трофимович приходит в свой мосфильмовский кабинет по субботам. Чтобы спокойно поработать в тишине.
Прихожу в субботу. Топчусь в его приемной. Выходит Сизов:
— Чего надо?
— Вот сдала картину в Госкино.
— Поздравляю! — и поворачивается, чтобы уйти.
— Николай Трофимович! Давайте вернем вырезанные эпизоды! Лучше было!
— Да ты что? Уже в Госкино приняли. Нельзя!
— Они не заметят, честное слово. Я тихо верну. По-пластунски.
Сизов рассмеялся такой моей наглости.
— Ну давай, ладно…
За «Суету сует» я получила много красивой «посуды». Два огромных бокала красного хрусталя — приз за режиссуру на фестивале «Молодость “Мосфильма”». И еще высокий металлический кубок без специального назначения — приз от прокатчиков (фильм шел очень успешно).
Кстати, успех фильма очень воодушевил Брагинского. Для Эмиля Вениаминовича было очень важно, что он сделал хорошую картину с начинающим режиссером.
Немножко отдохнем
Застойные времена. Застольные времена.
Были дни «Мосфильма» в Ереване. Мы полетели по личному приглашению Демирчяна, первого секретаря ЦК Армении. Во главе нашей делегации — лично Николай Трофимович Сизов.
В холодильнике моего ереванского номера — вино и фрукты. В ванной можно танцевать вальс.
Возят нас на «Чайке». На переднем сиденье — Сизов. А сзади Жанна Прохоренко, Жанна Болотова и я. Иногда к нам присоединялся режиссер М.
Водитель «Чайки» так гордился своей машиной и своими пассажирами, что ездил вопреки всяким правилам. Если же гаишник пытался его урезонить, наш «рулевой» делал такое нецензурное лицо и показывал такой выразительный жест, что «наглец» краснел и терялся.
Николай Трофимович Сизов когда-то был крупным милицейским чином. Одним из тех, кто подписывал протокол о расстреле Берии. Сизов был свидетелем его казни. Рассказывал, как Берия плакал, как наделал от страха в штаны, как не хотел расставаться с жизнью — он, человек, для которого чужая жизнь никогда не представляла никакой ценности… Николай Трофимович знал также много интересных милицейских историй. И иногда делился с нами… Рассказчик он был своеобразный: ни лишних слов, ни лишних эмоций. Но от этого все его истории выглядели абсолютно достоверными, настоящими, правдивыми. Думаю, так оно и было.
