Итак, нектар — это нечто, сохраняющее в неприкосновенности тело, но не сохраняющее в нем «душу живу». И на роль подобного, так сказать, консерванта Е. Г. Рабинович совершенно справедливо предлагает именно мед. Она напоминает, в частности, о таком широко известном факте: когда в 323 году до н. э. скончался Александр Македонский, его тело поместили в стеклянный гроб, наполненный медом. В таком виде останки великого завоевателя на протяжении еще многих веков покоились в специально построенном для него мавзолее в Александрии, столице Египта. Их еще в конце I века до н. э. лицезрели Юлий Цезарь и — несколько позже — его приемный сын, первый римский император Октавиан Август.
Вернемся к Сапфо. В ту же первую книгу ее сборника, о которой сейчас идет речь, входил и ряд стихотворений, нам уже знакомых. Среди них — и примирительное послание брату Хараксу (Сапфо. фр. 5 Lobel-Page), и та несравненная вещица, которая начинается словами «Богу равным кажется мне по счастью…» (Сапфо. фр. 31 Lobel-Page). Еще одно великолепное произведение, написанное сапфической строфой, посвящено Анактории — одной из учениц-подруг нашей поэтессы (Сапфо. фр. 16 Lobel-Page). Кстати, судя по имени (оно может быть переведено как «Владычная»), эта девушка тоже принадлежала к кругу самой высшей знати. Простолюдинку уж так никоим образом не назвали бы.
Начинает Сапфо классической сентенцией, смысл которой может быть передан латинской поговоркой suum cuique — «каждому свое». Этот пассаж всего лучше известен в блистательном переводе Я. Голосовкера
[151], который звучит так:
Конница — одним, а другим — пехота.
Стройных кораблей вереницы — третьим…
А по мне — на черной земле всех краше
Только любимый.
И всё бы здесь хорошо, да вот только в оригинале нет «любимого»! Да и не мог бы он появиться в поэзии Сапфо. Тем более что и стихотворение-то посвящено девушке. В действительности мы находим в процитированном месте форму не мужского, а среднего рода. Так что в данном случае более точным оказывается перевод В. Вересаева
[152] (хотя в целом он уступает выразительному переводу Голосовкера, но порой точность бывает важнее литературных достоинств):
На земле на черной всего прекрасней
Те считают конницу, те пехоту,
Те — суда. По-моему ж, то прекрасно,
Что кому любо.
Дальше — опять же миф, как часто у Сапфо. И на сей раз — миф о той самой Елене, к которой прочно прикрепился эпитет «Прекрасная». О Елене, которая, будучи соблазнена и похищена Парисом, стала причиной Троянской войны, но и до того была предметом восхищения и вожделения многих славных героев.
…Уж на что Елена
Нагляделась встарь на красавцев… Кто же
Душу пленил ей?
Муж, губитель злой благолепья Трои.
Позабыла всё, что ей было мило:
И дитя и мать — обуяна страстью,
Властно влекущей.
И затем идет воспоминание об Анактории (оно тоже цитировалось в одной из предыдущих глав), о которой поэтесса говорит, в частности, что та ей «дороже всяких колесниц лидийских и конеборцев». Кстати, обратим внимание на эти воинские образы, красной нитью проходящие через весь фрагмент. Конница, пехота, корабли, колесницы… В полисных условиях даже строки, написанные женщиной, приобретали черты определенно мужского, маскулинного дискурса. Представительницы слабого пола, естественно, в войнах ни в каком качестве не участвовали; но столь же несомненно и то, что о боях, схватках, подвигах и т. п. им постоянно приходилось слышать от своих мужей.
Во вторую книгу сборника Сапфо входили стихи, написанные эолийским дактилическим пентаметром. Это довольно редкий, сложный размер, и в русском переводе передать его нелегко — удается сделать это разве что приблизительно. Вот, например, происходящий из этой книги фрагмент, адресованный Аттиде — еще одной ученице поэтессы, тоже уже отчасти знакомой нам:
Ты была мне когда-то, Аттида, любимицей…
Ты казалась неловкою маленькой девочкой…
(Сапфо. фр. 49 Lobel-Page)
Что-то пронзительное, берущее за душу есть — как почти всегда у Сапфо — в этих, казалось бы, совсем незамысловатых словах. Кстати, имя Аттида в буквальном переводе обозначает «жительница Аттики», а Аттика, напомним, — та область Греции, главным городом которой были Афины. «Аттида» и «афинянка» — по сути, синонимы. Эта Аттида особенно дружила с Аригнотой, которая потом была отдана замуж в Лидию, в Сарды, и там тосковала по былой подруге (выше цитировалось соответствующее стихотворение: Сапфо. фр. 96 Lobel-Page).
Но, кстати, Аттида — не прозвище ли? Это вполне возможно. Трудно представить, что девочку родители могли назвать Афинянкой. В «пансион» Сапфо, — видимо, настолько слава его гремела по всей Греции — отдавали юных девиц из самых разных городов и регионов. Словарь «Суда» упоминает среди учениц нашей героини «Анагору-милетянку, Гонгилу-колофонянку, Евнику-саламинянку». Первая, получается, была родом из Милета — самого крупного и знаменитого в те времена города в Ионии
[153], то есть тоже на малоазийском побережье Эгейского моря, не так уж и далеко от Лесбоса. Поблизости находился и Колофон, город Гонгилы.
Сложнее с «Евникой-саламинянкой». Саламином назывался, во-первых, остров близ берегов Аттики, около 600 года до н. э. завоеванный гражданами Афин и включенный в состав их государства. Во-вторых, был еще и Саламин Кипрский — город на Кипре, острове тоже в основном греческом по этническому составу населения, но уж очень удаленному от Эллады как таковой. Достаточно беглого взгляда на карту, чтобы увидеть: Кипр располагается в самой восточной части Средиземного моря, близ сирийских берегов.
Так откуда же привезли в Митилену Евнику? Вопрос опять приходится оставить открытым. С эгейского острова Саламина? Но тогда почему она фигурирует в свидетельстве как «саламинянка», а не «афинянка»? В 600 году до н. э., когда этот остров был присоединен к Афинам и перестал быть независимым, Сапфо — если верны приведенные нами выкладки относительно даты ее рождения — была девочкой десяти — двенадцати лет и уж никак не руководительницей фиаса. Получается, речь идет о Саламине Кипрском? Этого исключить нельзя.
