— Понял, — бросаю я трубку, выскакиваю в коридор и
сталкиваюсь с Михалычем. Лучше бы я его не видел. У него пепельно-серое лицо, и
он смотрит на меня так, словно не узнает.
— Ты уже вернулся? — спрашивает он равнодушно.
— Да, я ее проводил и кассету достал… — пытаясь рассказать,
я вытаскиваю кассету, но он меня не слушает. Эта кассета его больше не
интересует. Он проходит мимо и идет дальше. И я догадываюсь, куда он идет. Так
и есть, мы идем в другой конец, и он проходит мимо дежурного, даже не посмотрев
в его сторону. Майор хочет что-то сказать, но, увидев глаза Михалыча,
замолкает. Редко кто может выдержать такой бешеный взгляд нашего командира. Он
входит в кабинет полковника, а я остаюсь в комнате с майором. Если этот майор
хотя бы пикнет, я убью его собственными руками. Просто застрелю. Мы сейчас в
таком состоянии, что с нами лучше не спорить. Потерять сразу двух ребят за одну
ночь, даже трех с учетом ранения Дятлова, это не просто много. Это почти
катастрофа. И поэтому я сижу в приемной и жду, когда выйдет наш командир. Пусть
теперь полковник объяснит, каким образом он оказался на снимке вместе со
Скрибенко. Пусть объяснит, что может быть общего между ним, полковником
милиции, ответственным сотрудником Кабинета Министров и известным рецидивистом.
Если бы не гибель наших товарищей, объяснить это можно было
чем угодно. Но после смерти наших ребят все изменилось. У майора Зуева была
большая семья, Байрамов недавно женился, и у него был маленький ребенок. Если
Горохов хотя бы чуть-чуть замешан в этом деле, он не доживет до вечера. Михалыч
не тот человек, который разводит сантименты. Оружие у него есть. Он просто
пристрелит полковника и только потом пойдет сдавать оружие.
— Что у вас случилось? — спрашивает майор, сидящий напротив
меня. Он толстый и лысый, типичный кабинетный червь, но я презрительно молчу,
решив дождаться, пока выйдет командир, и в ответ неопределенно пожимаю плечами.
Дверь подполковник прикрыл неплотно, видимо, спешил, я слышу некоторые фразы,
которые постепенно складываются в предложения, по мере того как собеседники
начинают говорить на повышенных тонах.
— Значит, ты мне не веришь! — кричит Горохов. — Ты готов
поверить этой фотографии?
— Я верю фактам, — кричит ему в ответ командир, — никто не
знал, что мы выезжаем на задание и берем Коробка. В управлении об этом знали
только несколько человек, в том числе и ты. А полную информацию имел только ты.
Откуда они знали, что мы поедем к бывшей сожительнице Коробкова? Кто мог узнать
ее адрес и оставить в квартире бомбу?
— При чем тут я? Ты думай, о чем говоришь! — кричал
полковник. — Совсем с ума посходили в своей группе. Всюду вам предатели
мерещатся. Я тебе говорю, что эта фотография — фотомонтаж. Я никогда в жизни не
знал никакого Скрибенко, никогда даже о нем не слышал.
— Я тоже о нем не слышал до сегодняшнего утра. Но, увидев
нас, он прыгнул в окно, словно боялся раскрыть какую-то великую тайну. Он
боялся этой тайны больше смерти. А потом у него дома мы нашли эту фотографию. И
ты говоришь, что его не знал.
— Если ты мне не веришь, можешь передать фотографию в
инспекцию по личному составу. Или в ФСБ. Пусть меня проверяют. Но сначала ты
сам проверь, может, это фотомонтаж. Может, меня специально подставили, а ты
приперся ко мне из-за этого дерьма и городишь такую чушь.
— У меня погибли двое ребят. Убит мой заместитель Зуев.
Полголовы снесло у Байрамова. Ранен Дятлов. А ты говоришь, что все это дерьмо!
— кричал Михалыч так, что майор испуганно вздрагивал, не решаясь даже подойти к
двери и закрыть ее.
— При чем тут я? — окончательно разозлился полковник. — Не
сходи с ума, Михаил. Прежде чем меня обвинять, нужно все проверить, а потом уже
прыгать на своего товарища. Иди и проспись, а завтра мы с тобой поговорим.
— Сегодня, — Михалыч стукнул кулаком по столу, — сегодня. Я
пойду на прием к министру. Никто не знал о нашей операции, кроме тебя и твоих
людей.
— Иди куда хочешь, — тоже стукнул кулаком Горохов, — только
учти, что с этой минуты я отстраняю тебя от командования группой. Теперь вместо
тебя будет твой заместитель.
— Иди ты к …. матери, — выругался подполковник, — ты даже не
слушаешь, что тебе говорят. У меня уже нет заместителя. Майор Зуев сегодня
убит. — С этими словами он вышел из кабинета, хлопнув дверью. Увидев меня, он
кивнул и зло сказал:
— Ты еще здесь. Очень хорошо. Позвони ребятам и узнай
обстановку.
Он прошел дальше, словно не разобравшись до конца в своих
чувствах.
Потом повернулся и, взглянув на меня, спросил:
— А как твоя спутница?
— Я проводил ее домой.
— Кассету вытащил?
— Да, я же вам докладывал.
— Помню, — тихо сказал он и вышел из комнаты. Я двинулся
следом.
Потрясенный майор сидел, открыв рот. Когда я выходил, он
тихо прошептал:
— Они всегда так разговаривают?
— Всегда, — сказал я, выходя из кабинета следом за подполковником.
Глава 8
Они вышли вдвоем в коридор. Подполковник посмотрел на своего
сотрудника.
— Позвони в больницу, узнай, как себя чувствует раненый.
Пусть Маслаков дежурит до двенадцати часов дня. И никуда чтобы не отлучался.
Потом я пошлю кого-нибудь из ребят. И попрошу установить там наш специальный
пост.
Шувалов кивнул. Он видел, в каком состоянии находился
подполковник, и не решался ничего спрашивать. Они прошли в свое крыло.
Подполковник увидел Петрашку.
— У нас новости, командир. — Ион запыхался от быстрого шага.
— Мы решили опросить соседей, которые живут рядом с Метелиной.
— И что?
— За десять минут до появления ребят туда приехала белая
«хонда» с двумя неизвестными. Они поднялись в квартиру.
Звягинцев открыл дверь кабинета, входя и жестом подзывая
офицеров.
— Садитесь, — он тяжело опустился в кресло, — значит,
говоришь, за десять минут до нашего приезда?
— Ребята еще там. Все проверяют, — кивнул Ион. — Труп этой
стервы мы не нашли. Я дал оперативную установку по городу на ее задержание.
— Думаешь, ее увезли с собой?
— Уверен. Этот сосед уверяет, что машина почти сразу уехала.
— Номер он не помнит?
— Он его просто не увидел. Но точно знает, что это была
«хонда». У его брата «хонда», только серебристого цвета. Я уже позвонил в ГАИ,
чтобы переслали список владельцев белых «хонд».
— Их может быть несколько тысяч, — недовольно заметил
Звягинцев, — но это все-таки лучше, чем ничего.
