— Сейчас будет станция, — строго сказал начальник поезда,
все еще не решаясь войти в наше купе.
Я повернулся к нему. Достал свое удостоверение.
— Я из милиции, — сказал я ему, — подтвердите сотрудникам
милиции, что на нас было совершено нападение. Скажите, что они убили
журналистку, а я только защищался. Если нужны будут свидетели, они могут
переписать фамилии пассажиров всего вагона.
— Понимаю, — строго сказал начальник, увидевший мое
удостоверение, теперь ему было значительно, легче. Он даже с презрением
поглядывал на убитых.
Теперь он четко знал, кто хороший, а кто плохой. Если бы я
ему сказал, что они из ФСБ или посланы ФСБ, а может, и МВД, он бы не поверил.
Многим людям нужно всегда четко объяснять, где белое, а где
черное, где «наши», а где «чужие». В этом есть что-то от биологической сущности
человека, от его инстинктов, которые учат разделять своих и чужих. Впрочем, мне
в этот момент было уже все равно. После смерти Людмилы я понял, что все мои
прежние чувства атрофировались. Я почувствовал, как превращаюсь в
бесчувственного зомби. Слишком много крови было за сутки, слишком много убитых.
И моя психика, не выдержав, отключилась.
Я нашел свою майку, надел носки. Ноги у меня были в крови.
Непонятно, где я мог так порезаться? Может, перепачкался в крови людей,
лежавших теперь в коридоре. Один был совсем молодым и смотрел в потолок таким
недоумевающим взглядом, что я не выдержал. Вышел и закрыл ему глаза. А потом
взял простыню и накрыл обоих. В вагоне были дети, ни к чему им видеть все это.
Нехорошо.
Я надел рубашку, куртку, взял дорожную сумку Людмилы,
высыпал из нее все вещи, сложил туда оружие, собранное у убитых. Потом полез в
куртку Людмилы и забрал деньги. Да, я знаю. Я подонок и ублюдок, укравший
деньги у любимой женщины. Мне нет оправдания, я свинья. И если я превратился в
зомби, то почему думал об этих деньгах? Если я был такой бесчувственный, то
почему полез в ее куртку? Я не должен был так поступать. Я не должен был этого
делать.
Но как в таком случае я мог добраться обратно до Москвы? Как
в таком случае я мог вернуться на работу? У меня не было денег. Я был зомби, но
уже нацеленный на определенный результат. И я взял деньги как оружие, которое
мне было нужно для достижения поставленной цели. Я не крал деньги на
удовольствия.
Теперь я точно знал, что должен умереть. Что не могу не
умереть. Я переступил грань, отделяющую живых людей от живых мертвецов. Я убил
слишком много людей, пусть даже преступников и бандитов, чтобы боги могли
сохранить мне жизнь. Я обязан был умереть.
Но именно сознание близкой смерти сделало меня таким. Я взял
деньги для того, чтобы вернуться домой-. Я даже оставил Людмилу, не став
дожидаться, пока за ней придут. Я поднял с пола телефон, отключая его питание.
Взял ее сумку и, подумав немного, все-таки наклонился и поцеловал ее в губы.
Если честно признаться, я ее и не любил. Просто в последние
часы нас сблизила наша общая беда, и она вдруг стала для меня самым близким
человеком. А я должен был ее защитить.
— Уже подъезжаем, — сказал начальник поезда. Я дал ему один
пистолет.
— Будешь стоять здесь, — строго сказал я ему, — и никого,
кроме милиции, не пускай. Если полезут, начни стрелять. Скажи, тебе разрешил
старший лейтенант Никита Шувалов. Ты меня понял? Старший лейтенант Никита
Шувалов, — повторил я, чтобы он запомнил мое имя. Громко повторил, чтобы и
остальные запомнили.
Теперь я точно знал, чего хочу. Теперь я знал, что мне нужно
возвращаться в Москву. Остановить меня уже было нельзя. Меня можно было убить.
И то разорвав на мелкие кусочки, которые тоже будут цеплять
горло гадов, устроивших мне такой Судный день. Я поднял сумку и пошел по
коридору.
Испуганный начальник поезда и ничего не понимавший проводник
смотрели, как я ухожу. Я спрыгнул через минуту, когда поезд уже подходил к
какой-то станции. На часах было четыре часа. Начинался вторник. Может, он будет
не таким тяжелым, как понедельник? Впрочем, мне уже было все равно.
Глава 37
В кабинете Горохова уже второй час шло совещание. Но это
было специфическое, очень закрытое и очень напряженное совещание. Они сидели
втроем.
Сам хозяин кабинета, начальник МУРа и подполковник
Звягинцев. Больше никому в этом здании Горохов теперь не доверял. Они обсуждали
только один вопрос: какие меры следует предпринять, чтобы обезопасить
оставшихся сотрудников Звягинцева, раскрыть уже совершенные преступления и
выявить подлеца, оказавшегося в группе Звягинцева? Остальные офицеры этой
группы сидели в приемной, никуда не отлучаясь. Горохов приказал оцепить
приемную и никого из нее не выпускать. Это были самые напряженные часы в его
жизни.
— Утром во всех газетах появятся статьи, — объяснял Горохов
своим собеседникам, — и мы пока не знаем, в чью пользу. Либо это будут статьи о
подлеце Липатове, у которого были огромные счета в зарубежных банках и который
через Скрибенко был связан с бандитами и рецидивистами, а покрывал их полковник
Горохов. Либо это будут статьи о попытках части руководства ФСБ и МВД,
действующей по прямому заказу, подставить руководство Кабинета Министров, чтобы
свалить премьера. Может получиться так, что вообще будут напечатаны обе статьи.
А может, и ни одной. Но при любом варианте они уберут Баркова.
Мы должны взять его до тех пор, пока кто-то не сообщит им, что мы знаем фамилию
человека, отдавшего приказ замести следы в квартире на Усачева. У нас в запасе
всего несколько часов.
— Но как ты предлагаешь забрать этого Баркова? Поехать к
нему домой? — спрашивал Звягинцев. — Ты же понимаешь, что он сейчас в здании
ФСБ и тоже не спит этой ночью. Как мы его оттуда вытащим? Возьмем штурмом
здание ФСБ?
— А как вы вытащили оттуда майора Шурыгина? — спросил
Краюхин.
— Обманом, — честно сказал Звягинцев, — настоящим
примитивным обманом.
Заслуга исключительно принадлежит Никите Шувалову, который и
выманил Шурыгина.
— Второй час заседаем, — недовольно проворчал Краюхин, — и
ничего определенного. А этот гад сидит в приемной и над нами потешается.
— Может, мы еще раз пленку послушаем, — предложил Горохов, —
может, Михалыч найдет какие-нибудь неточности.
— Сначала нужно решить, что делать, — пробормотал Звягинцев,
— а если будет самый худший вариант?
— Сколько лет я тебя знаю, а ты все никак не избавишься от этой
привычки, — проворчал Горохов, — всегда исходить из худшего.
— А зачем исходить из лучшего? — пожал плечами Звягинцев. —
Всегда нужно предполагать худшее, так я и ребят своих учу. Поэтому я и
предполагаю, что завтра произойдет самое худшее. Утром станет известно, что ты.
Стае, связан с бандитами и взяточниками. А я или садист-убийца, или твой
пособник. Ну это уже зависит от их фантазии. Будешь бегать оправдываться?
Говорить всем, что не верблюд? Ты видел, как сегодня тебя встретили здесь,
рядом с твоим родным местом работы, где было несколько сот вооруженных офицеров.
А что будет, когда ты окажешься в другом месте? Тебя убьют и все на тебя же
свалят.
