— Кто вы такой?
— Я тебя спрашиваю, верно?
— Вы Шувалов, — он с ужасом посмотрел на меня, — вы Никита
Шувалов?
Разве вы еще живы?
— С того света Явился, — деловито сказал я, — ты не ответил
на мой вопрос. Откуда ты знал в десять часов, что произойдет ночью, если
Метелина позвонила только в одиннадцать, а мы выехали в два часа ночи? Говори,
стервец, иначе я пристрелю тебя здесь, рядом с министерством.
И опять он понял, что я его не обманываю.
— Мне приказали, мне приказали, — залепетал он, оглядываясь
по сторонам, — мне приказали ей позвонить.
— Кто приказал?
— Мне приказали, — повторял он, как заведенный. Я достал
пистолет и легко ударил его в лицо, чтобы привести в чувство.
— Имя? Ну, имя?
— Александр Никитич, — выдавил он.
— Откуда он узнал об этой операции, кто с вами связывался?
Он снова огляделся по сторонам.
— Скажи имя, сволочь! — на этот раз я ударил его сильнее, и
он упал.
На нас уже смотрели прохожие. Я наклонился над ним.
— Скажи имя.
Он трясся всем телом и беззвучно плакал. Он был красивый, но
какой-то женоподобный. Я даже подумал, что он гомосексуалист, настолько
красивым и женственным было его лицо и тонкие губы.
— Кто тебе передавал приказы для Александра Никитича? Кто был
с вами связан? Скажи мне имя?
— Барков. Полковник Барков, — выдавил он и, упав на землю,
заплакал еще сильнее.
Женщина-дворник, остановившись, смотрела на нас, ничего не
понимая. Я ударил его ногой еще сильнее. Я начал избивать эту гниду, пока не
услышал, как кричат люди, и не увидел бегущих к нам сотрудников милиции.
Представляю, какое это было зрелище: мужчина в грязной куртке с безумным лицом
избивает холеного офицера милиции, сотрудника Министерства внутренних дел,
помощника первого заместителя министра. Вообще странно, что они в меня еще не
стреляли.
— Кто работает на вас в нашей группе? — закричал я. —
Говори. У тебя одна секунда.
Я видел, как приближались сразу пять человек.
— Не знаю, — поднял он руки, словно защищаясь от угрозы, —
не знаю. Мы подслушивали все ваши разговоры. Мы приказали не давать вам ни с
кем разговаривать, кроме нашего человека. Но его имени я не знаю. Клянусь, я не
знаю.
Люди были совсем близко. Я повернулся и побежал. За углом
стояла машина, с водителем которой я договорился за баснословную сумму в триста
долларов ждать меня ровно столько, сколько нужно. И не обращать внимания на
любые крики и даже выстрелы. Пришлось даже показать ему свое удостоверение,
объяснив, что мы проводим специальную операцию.
— Быстро, — крикнул я ему, вваливаясь в машину, — на
Петровку. Только очень быстро.
«Они не давали нам говорить, не давали говорить», — сверлило
у меня в голове.
Машина неслась на Петровку. Теперь я знал, что должен
делать. Мне нужно было уточнить только одну деталь. Но я уже начал обо всем
догадываться. Однако для начала я должен был прорваться к себе.
— Не тормози, — сказал я водителю «волги», — пойдешь на
таран, ломай ворота и въезжай во двор.
— Ты что, шеф? — испугался он. — Здесь же милиция, какие
ворота? Как хочешь, а на такое я не согласен.
— Остановишь рядом, черт с тобой, — крикнул я, бросая ему
деньги.
Мы подъехали ровно в пять сорок утра. Я выскочил из машины.
Странно, что вокруг столько людей с автоматами, но никто не стрелял. На земле
была кровь и осколки стекла. Виднелись простреленные пулями окна и двери. Что
здесь произошло ночью? Неужели кто-то решился устроить нападение, зная, что
здесь несколько сот вооруженных людей?
Я вбежал в дежурку, показывая удостоверение, и успел
услышать, как за спиной дежурный счастливо кричал в трубку:
— Никита Шувалов вернулся!
Я бежал по коридору. «Не давали говорить, не давали
говорить», — сверлило у меня в голове. В нашей комнате никого не было. Я увидел
какого-то знакомого офицера.
— Где наши?
— У Горохова, — сказал он.
Я бросился туда. «Не давали говорить, не давали говорить».
В приемной стояли все наши. Увидев меня, Хонинов вздрогнул.
Да, он вздрогнул. Остальные тоже испуганно смотрели на меня, и я уже
чувствовал, я уже знал, кто убийца. Мне нужно было только последнее уточнение.
Я без разрешения вошел в кабинет Горохова.
— Они потребовали документы, — говорил Краюхин, — позвонил
сам Александр Никитич и потребовал документы. Сейчас уже ясно, что они все
связаны, и нам нужно найти подлеца среди четверых наших офицеров.
Когда я вошел, они обернулись. Звягинцев встал.
За моей спиной кто-то сказал:
— Срочный пакет из министерства для подполковника
Звягинцева. Я сделал несколько шагов.
— Товарищ подполковник, — сказал я, обращаясь к Михалычу, —
они убили Леонида Свиридова и Людмилу Кривун.
— Уже знаю, — нахмурился Михалыч.
— Я сегодня ночью звонил сюда, — быстро сказал я,
разговаривал с нашими.
— С двоими. Мы знаем.
Так я и думал. Теперь больше ничего уточнять не нужно. Не
давали говорить, вспомнил я. И еще вспомнил всех наших товарищей. Майора Зуева,
Иона Петрашку, Маира Байрамова, Влада Дятлова, Леню Свиридова и Людмилу Кривун.
Я вспомнил их всех, как будто в этот момент я должен был вершить правосудие и
от их имени.
— С троими, товарищ подполковник, — громко возразил я.
У Краюхина упала ручка. Горохов поднял голову.
— Кому отдать пакет? — спросил кто-то за спиной.
— С кем ты говорил? — от напряжения у Звягинцева дрогнул
голос. Он все понял. Первый со мной ругался, но сразу положил трубку, а с
третьим не дали говорить. Только во время своего второго звонка я говорил
много, очень много. И сам положил трубку, чтобы они не могли определить, где
именно я нахожусь. Но моего собеседника тогда интересовало только, где я
нахожусь. Я вспомнил все.
— С троими, — прошептал я, чувствуя, как бледнею от
бешенства.
— Хонинов и Маслаков сказали, что ты говорил с ними, —
кивнул Звягинцев.
Он еще не успел договорить, когда я выскочил в приемную. Я
набросился на этого сукина сына, подставившего Зуева и Байрамова, предавшего
Свиридова и Петрашку, убившего раненого Дятлова. Я бил, вкладывая в удары всю
свою ненависть, накопившуюся за двое суток. Я вымещал на нем всю свою злобу и
свое несчастье. Я бил страшным, смертельным ударом, и он даже не сопротивлялся.
