– Подругой?! Ну нет!! – очень твердо заявила Славочка и расхохоталась.
Катя вдруг подумала, что никогда не видела Герину сестру смеющейся. Возможно, она вообще никогда не смеялась, а потому и не научилась это делать. Больше всего ее смех походил на прерывистый лай маленькой собачонки. Отсмеявшись, Славочка сделалась серьезной, как всегда, и сказала:
– Я и сама была рада, когда ты перестала ко мне приходить! Мне было неприятно на тебя смотреть.
– Почему?..
– Да все потому же. Я против тебя... будто издыхающая между двумя рамами муха... Мумия...
Катя почувствовала, как у нее сжалось сердце. Она никогда не давала никаких определений Славочке, но теперь ясно увидела, насколько та права. Да, она похожа на муху, которая еле ползает, волоча задние лапки и все еще потирает передние: а вдруг удастся взлететь? Славочке, будто этой мухе, никогда не выбраться из-за своих «рам», из квартиры Кривицких. Она не взлетит никогда...
– Твои розовые щеки, яркие губы, глаза... – продолжила Славочка, – мне невыносимо на все это смотреть.
– Но, как я поняла, у вас часто бывают гости. Ты их тоже ненавидишь?
Блеклые глаза Славочки полыхнули недобрым огнем.
– Да, я их тоже ненавижу. Но наглые рожи гостей мне переносить легче, потому что они все-таки уходят... Ты же решила прописаться здесь навсегда!
– Но я ведь жена Германа! – проговорила совершенно сбитая с толку Катя. – Где же мне жить, как не рядом с мужем?!
– А зачем тебе понадобился именно Герман?! С таким же успехом ты могла бы выйти замуж за какого-нибудь слесаря Петю или шофера Васю. Ты же совершеннейшая простушка, Катька! Ты срубила сук не по себе! Тебе не место в доме Кривицких!
– Я... может быть, и простовата для Германа, – согласилась Катя, потому что и сама чувствовала это, – но он любит меня!
– А раньше, представь, он любил меня! – опять пролаяла Славочка. – Только он один! Косте на меня было всегда наплевать, великому хирургу Виталию Кривицкому некогда, Дуська меня побаивается. Один Гера любил. Он очень часто заходил ко мне, мы беседовали на разные темы, наши мнения всегда совпадали. Мы читали вслух друг другу такие книги, в которых ты, жалкая воспитательница, вообще ничего не поймешь! А еще Гера выносил меня на улицу. Да! Представь! Брал меня на руки и нес на скамейку под большой березой за домом. А потом нес назад, домой, опять на руках... Я прижималась к нему, и мне представлялось, что это мой законный муж несет меня, любимую жену, в нашу супружескую спальню!
Катя ужаснулась и промямлила:
– Но ты же не хочешь сказать, что между вами...
Славочка опять очень неприятно рассмеялась и ответила:
– Мне очень хотелось бы сказать, что между нами было все, что должно быть между мужем и женой, но врать не стану: ничего не было... Но вот если бы ты не вклинилась между нами, произошло бы! Мы очень подходим друг другу! Во всем!
– Славочка, но вы с Герой – брат и сестра! Какие же тут могут быть брачные отношения?! – изумилась Катя.
– Самые обычные! Во-первых, у меня не может быть детей из-за моей болезни, значит, инвалидов мы не наплодили бы. Во-вторых, мы с ним сводные брат и сестра, хотя родство все равно довольно близкое. У нас одна мать, а отцы разные.
– Как?
– А так! Разве ты еще не заметила, моя мамаша – натуральная шлюха! По понедельникам у нее Борис Семенович, якобы массажист, по вторникам – Иван Игнатьевич лечит ее мигрень... И так далее... Боюсь, что она сама точно не знает, от кого меня родила!
– То есть ты не приходишься дочерью Виталию Эдуардовичу?
– По бумагам являюсь дочерью, но на самом деле не имею к нему никакого отношения.
– Он удочерил тебя?
– Еще чего! Великий хирург даже не знает, что я не его дочь!
– А ты откуда узнала?
– От мамаши, разумеется! Как же я ее ненавижу! Если бы ты знала! Она однажды напилась более обыкновенного и пришла ко мне просить прощения. Я долго не могла понять, что она мелет своим заплетающимся языком, а когда поняла... честное слово, готова была ее задушить. Она путалась с каким-то уродом и родила уродку – меня! Одна радость: она у меня с тех самых пор в руках. Когда особо пристает с чем-то, я говорю ей, что поставлю великого хирурга в известность, что я вовсе не его дочь. И она сразу замолкает. А мне... мне лучше было бы совсем не рождаться, чем... рождаться такой. Я ведь уродина?! Ну скажи, скажи! Уродина ведь?!
– Я никогда об этом не думала, – ответила Катя. – Я приняла тебя такой, какая ты есть...
– Добренькая, да? А на что мне твоя доброта? Она меня на ноги не поставит! А Германа я люблю! Имей это в виду! И вовсе не сестринской любовью! Потому мне твоя фата поперек горла! У Германа не должно быть никакой жены, потому что ему предназначена я, а он – мне!
Катя смогла лишь слегка качнуть головой. Славочкины блеклые глазки сверкали каким-то безумным светом, носик заострился и побелел. Кате показалось, что ее сейчас хватит какой-нибудь удар. Она решила больше не разговаривать с золовкой, потому что та явно была не в себе. Она поняла: не стоит говорить ни про дохлую крысу, ни про изуродованные детские вещички. Все и так ясно. Славочкин бред ей больше не был интересен. Подрагивающими руками Катя начала собирать с кровати огрызки чепчиков и пинеток, комки розовых и голубых ниток. Ей очень хотелось заплакать, но она сдерживалась из последних сил. Ей не хотелось доставлять радости Славочке. Она надеялась, что та покинет ее комнату, так как уже все сказала, но от Гериной сестры оказалось не так-то просто отделаться.
– А ребеночка ты все равно не родишь, попомни мое слово! – бросила ей в спину Славочка, и после этого послышался легкий скрип инвалидной коляски. Герина сестра уезжала.
Катя резко развернулась от кровати и спросила:
– Это еще почему?!
– Потому что я этого не допущу! – ответила Славочка не поворачиваясь.
Как всегда тяжело, ее коляска перевалилась через порог, и сестра Германа покатила по коридору к своей комнате. Катя осталась стоять ни жива ни мертва. Славочка ей угрожала. А что это значило? Значило, что она готова сотворить что-то еще более гнусное, чем подброшенная зловонная крыса, изуродованная фата или изрезанные детские вещи. Кстати, каким образом Славочка раздобыла дохлую крысу, если не выходит из квартиры? Не означает ли это, что у нее есть сообщник?
Нет! Ничего у Славочки не выйдет! Доктор Пинкензон уверяет, что у нее, Кати, все хорошо, ребенок развивается нормально... Нормально? А зачем тогда посылал к эндокринологу? Может быть, он уже что-либо заподозрил? Может быть, Славочка начала подсыпать Кате какую-нибудь отраву в суп или питье?
Вспомнив Пинкензона, Катя посмотрела на часы. До конца его приема остался час. Она успеет! Она непременно успеет!
Катя проскользнула мимо кухни так, что ни одна половица не скрипнула. Она сначала обдумает все, что свалилось на ее бедную голову, только потом пойдет советоваться с Дусей. Герману лучше пока об этом не знать!
